Значение природной среды, в которой вырос человек, на сегодняшний день недооценивается. В отличие от среды социальной, значимость которой стала одной из центральных проблем литературы XIX века, влияние ландшафта, естественной цветовой гаммы, типичного звукового фона и т. д., влиявших на формирующуюся личность, сегодня не попадает в поле зрения исследователей человеческих душ. Конечно, образованный человек вспомнит о привязанности наших древних предков к тому ареалу обитания, который воспевался человеком в мифах и сказаниях, кто-то вспомнит об этнопсихологии, о типичных чертах характера горцев или жителей островов. Конечно, всем известно, что оторванный от родных мест человек испытывает ностальгию, однако во времена трансатлантических перелетов, мобильных телефонов, Скайпа и т. д. кого напугаешь тем, что он будет скучать по родине?
Однако, представляется, что есть некоторый неучтенный аспект проблемы, который позволяет утверждать упрощенность и даже ошибочность описанного выше взгляда. В своих ежедневных практиках человек исходит из совокупности ожиданий, относящихся не только к социальной среде (например, мы ожидаем, что вчерашнее отношение близких людей к нам не изменилось без причины, что продолжают действовать старые правила и конвенции и т. д.), но и к среде физической — в природе действуют все те же законы, сила притяжения не исчезла, а сквозь стену пройти все так же невозможно. Ожидаемое положение вещей составляет своеобразный когнитивный гештальт, выступающий основой чувства комфортности и обустроенности, которое мы сегодня связываем с культурой. Напротив, отклонения от привычного положения вещей вызывают дискомфорт и требуют определенных усилий для минимизации аномалий. На противоположном от комфортности полюсе находится состояние когнитивного диссонанса. Мы ежедневно сталкиваемся с нарушением когнитивного гештальта и предпринимаем усилия к тому, чтобы их минимизировать.
Однако, наши знания, убеждения, навыки имеют социальную природу и именно интерсубъективная среда «общих» смыслов выступает критерием и камертоном для «настройки» индивидуального инструментария нашей психики. Мы следим за реакцией окружающих, соотносим с их поведением и оценкой собственные слова и действия. В конце концов, даже наши поступки, включая утверждения и констатации, как было показано в лингвистической философии, представляют собой разновидности социального действия, которые следует понимать как часть тех социальных ролей, на которые мы претендуем. Например, говоря «я знаю», вы заявляете о своей претензии на роль эксперта в некотором вопросе и демонстрируете свою уверенность в легитимности подобной претензии, исходя из сложившихся обстоятельств.
Большинство социальных ситуаций предполагают, что человек проявляет активность и берет на себя некоторую ответственность, поэтому в первом приближении мы можем считать их разновидностью описанной выше претензией на экспертное знание. Очень важно в этой связи отметить, что чувство легитимности некоторого действия в большинстве случаев появляется интуитивно и лишь изредка требует более серьезных усилий и процедур. При этом, несмотря на то, что классическая логика подразумевает под понятием весь класс схожих между собой объектов, этим понятием означаемых, человеческое знание ограничено конечным количеством подобных предметов, с которыми мы так или иначе сталкивались в жизни. Наши знания о предметах всегда погружены в контекст того первичного опыта, который мы неосознанно и сознательно получили в период первичной социализации и, следовательно, неразрывно связан со средой этой социализации. Ландшафт, цвет, звуки этой среды являются неотъемлемой частью содержания усвоенных понятий, нашего знания о мире и умения в нем жить. Всю жизнь, говоря «горизонт», «красиво», «дедушка», «далеко», «синий», «счастье» и т.д. - то есть употребляя основную часть собственного словаря, мы будем актуализировать интуиции далекого прошлого и измерять с их помощью степень соответствия актуального окружения своеобразному эталону.
Более того, именно в среде получения первичного опыта мы ощущаем себя полномочными хранителями тех социальных установлений, которые, включая в себя природную среду, транслируют ее в культуре как вмещающее «родной» ей социальной практики. Здесь человек, подобно своим далеким предкам, чувствует себя частью физического мира, имеющего общий с людьми источник, который в мифологические времена называли тотемом или богом, а сегодня, в зависимости от философских убеждений — жизненным миром, языком, социальной реальностью. Это знание/убеждение/чувство нельзя отнять, так как оно является трансцендентальным основанием сознания и мышления как такового и уничтожается вместе с ними. Его нельзя изменить и приобрести вновь, по крайней мере описания таких случаев не известны. Бесспорно, человек может интегрироваться в новые реалии, но он подсознательно будет смотреть на мир вокруг себя через призму опыта, несущего в себе интуиции других мест.
Возможно поэтому, образованность и узкая специализация быстрее чем другие факторы позволяют восстановить легитимность социальных суждений и поступков в новых местах и обстоятельствах и ввести пришельца в сообщество если не на общих для местных уроженцев основаниях, то в качестве эксперта в социально важных областях. Но именно поэтому и ностальгия — это не скука вдали от привычных пейзажей и звуков, а тоска по утраченной целостности бытия, которую сложно (невозможно) восполнить вне того вмещающего, которое наделило содержанием ваши первые мысли и чувства и стало вашей неотъемлемой частью.
Чем выше уровень абстракции повседневного мышления человека, тем в меньшей степени он будет испытывать недостаток погружения в родную среду, но и в тем меньшей степени он сможет наладить отношение с новым местом в качестве его полноценного обитателя. Люди не склонные к философичному созерцанию достигают подобного абстрагирования путем обращения к архаичным же практикам воспроизводства родного гештальта в новой реальности — с помощью топонимов, структурного повторения привычных практик и т.д. Возможно в этом заключается залог сохранения здоровья индивида, живущего вдалеке от родных мест, однако большой вопрос, может ли подобный способ жизни стать основой здоровья социальной общности в целом.
Читайте также: