В преддверии китайского лунного Нового года интернет-ресурсы усыпаны новостями и рекомендациями: когда наступает, где и с кем лучше отпраздновать, кому должно повезти в новом году и почему он посвящён собаке. Гугл выдаёт сто миллионов ссылок по запросу «Chinese New Year», и в большинстве западных стран, не говоря уже об Азии, люди собираются праздновать. Как в анклавах чайна-таунов, так и за их пределами будут встречать весну, даже если на дворе лютый мороз и сугробы. Такое положение дел заставляет задуматься, что Новый год — это не погода, не климат и даже не астрономия.
Мысль о том, что все должны праздновать Новый год примерно в одно и то же время и похожим образом, связана с европоцентризмом, который представлял всё человечество более-менее диким вариантом Запада. Но в глобальном мире ни европейский вариант начала года, ни нумерация лет (а значит, и исходная дата, значимая только для европейской традиции) не могут автоматически стать универсальными. Китайский новый год привязан к зимнему солнцестоянию и началу весны. Мусульманский год на полторы недели короче европейского, а иранцы-мусульмане празднуют новый год дважды — вместе с арабами и на Новруз. Евреи празднуют новый год в сентябре, а ассирийцы — в апреле.
Сакральный календарь становится не просто маркером, который отличает одно сообщество от другого, но и способом противопоставления своего сообщества западному универсализму. Именно с борьбой за идентичность связаны попытки отмены старых (православных, секулярных, мусульманских и т. д.) праздников, замена их новыми или хорошо забытыми старыми. Маркеры сакрального времени используются альтернативными религиозно ориентированными глобальными проектами для маркирования своего сообщества. Как «американские боги» переезжали через Атлантику со своими адептами, так и «китайский новый год» распространяется вдоль Пояса и Пути.
Новый год — это не про астрономию, и не про географию. Новый год, как и множество других подобных маркеров, — это про идентичность. Хрестоматийным может стать сюжет из книги «Год в Касабланке» Тахира Шаха: внук афганского иммигранта и его жена, которая родом из Индии, переезжают из Лондона в Касабланку. Несмотря на протесты своих работников, они хотят купить детям ёлку на Рождество, хотя сами не являются христианами. И в конце концов находят лишь искусственную ёлку из Китая. Это символ и диагноз эпохи, когда праздник воспринимается не как часть целостного сакрального хронотопа, а как маркер идентичности, позволяющий застолбить окружающее пространство, где бы ты ни оказался.
Читайте также:
Разрушение когнитивного гештальта или почему не бывает коллективной ностальгии