Второе десятилетие ХХI века ознаменовалось мощным успехом идеологий, ориентированных на религиозные или около религиозные (часто их называют «традиционными») ценности. Зачастую речь идёт не о религиозных движениях, по крайней мере не о классических религиозных традициях, а о совершенно новом явлении, мобилизирующем сторонников на политическую борьбу под знамёнами привычных религиозных символов и религиозной риторики. Есть несколько факторов, ставших основой этого успеха:
1. Религиозные предписания имеют априорный, абсолютный характер и обязательны к исполнению. Если ценности светской этики производны от межчеловеческого консенсуса, сосредоточены вокруг комфортного и стабильного общежития, то религиозные ценности дарованы свыше, и не дело человека обсуждать их или предлагать альтернативу в рамках традиции. Соответственно, и цена вопроса гораздо выше — не комфорт и не построение общественного благополучия, а спасение души и мира, подготовка к концу света, а иногда и его приближение. Такие высокие и непререкаемые идеалы мобилизируют сторонников гораздо эффективнее простой светской идеологии, тем более такой скучной как демократия, либеральные права и общество всеобщего благоденствия.
2. Большинство — если не все — религий принципиально эксклюзивистские в плане мировоззрения, то есть высшая реализация предполагается, прежде всего, в рамках своей традиции, даже если некая ценность признаётся и за другими. И что очень важно, даже либеральный светский западный миропорядок признаёт за религией это право, обозначая его как свободу совести. Там, где от политических идеологий требуют толерантности, религиозные идеологии имеют полное право считать себя абсолютно верными и открыто проповедовать это. Даже к государству, склонному к религиозной идеологии как официальной, относятся в мировом сообществе с несколько большей толерантностью, чем к светскому или атеистическому тоталитарному государству.
Популисты, входящие в парламенты по всей планете в последние годы, если они хотят получить политическую власть в отдельном регионе (в рамках государства или в ходе цивилизационной экспансии), должны убедить своих сторонников в принципиальной альтернативности собственного проекта западному либерализму. Чаще всего такое противопоставление делается не с прицелом на iPhone или McDonalds, а на ценностное противоречие.
Идеология N может быть интересна тем, что она не подстраивается под загнивающие ценности Запада, а предлагает собственный фундамент. Как раз на уровне фундаментальных ориентиров западные и не-западные ценности по-настоящему разнятся, ведь уровень бытовых рецептов часто предлагает почти идентичные алгоритмы поведения (не убивай, не кради, не обижай слабых, чисти зубы и т. д.). И этот фундаментальный уровень в основе каждого альтернативного аксиологического проекта связан, прежде всего, с религиозными истоками той или иной культуры. Отсюда и берущиеся на вооружение идеологиями, альтернативными западному секулярному проекту, православные, исламские, конфуцианские и другие фундаменты. Устранив протестантско-католическую праоснову западных ценностей, можно, во-первых, безболезненно устранить и ненужные бытовые нормы, предлагаемые западным миром, от которых сложно отказаться в силу их комфортности (как-то толерантность к отдельным группам людей, превосходство индивидуальных интересов над коллективными и т.д.). Во-вторых, именно замена глубинного уровня позволяет создать целостную идеологию, способную на равных конкурировать с западной. Однако, эффективное для кратковременной мобилизации сторонников, сможет ли использование религиозной риторики в популистских идеологиях создать реальную долгосрочную альтернативу западному секулярному проекту — покажет история.
Читайте также:
Конкордат: как дружить государству и церкви
Истина книги и постправда интернета: популизм как симптом культурного фундаментализма
Украина in-between: Классическая и альтернативные модели глобализации