Некоторое время назад прокатилась новая волна слухов, что в «Исламском государстве» запретили ряд западных марок, среди которых гигант спортивной одежды Nike. Одним из обоснований запрета является то, что название Nike отсылает к имени греческой богини Победы. Такая политика ИГ наталкивает сразу на несколько мыслей.
1. Религиозные и мифические символы пронизывают всю западную культуру, даже после её прогрессирующей секуляризации. Одежда Nike и g-sus, косметика Oriflame, пиво «Тамплиер», святой Николай с бутылкой «Кока-колы», красный крест и полумесяц на скорых, книжный магазин «Эридан», туристическая марка «Стикс», агентство путешествий «Ваю» – иногда религиозные отсылки доходят до абсурда. Более того, символы оторвались от географической привязки – сохраняя религиозный смысл, они уже не зависят от ареала распространения традиции. Если в книге «Американские боги» Нила Геймана каждый народ, приезжая в Америку, привозил туда своих богов, то сегодня новые средства коммуникации и транснациональные корпорации тиражируют символы по всей Эйкумене, и, чтобы убежать от них, уже не достаточно уехать на край света. Даже там, где население не может покупать Nike, ему будут привозить одежду в виде гуманитарной помощи.
2. «Исламское государство» – вполне модерный проект, даже если одним из главных типов его взаимодействия с Западом является конфронтация. Западные символы постоянно фигурируют в дискурсе ИГ. Представители западной цивилизации, вливаясь в ряды ИГ, не отказываются от привычных культурных символов, о чем напоминает пример известной группировки «Битлз», которая состояла из четырех британцев-мусульман, присоединившихся к ИГ под псевдонимами Джордж, Джон (или Джон Джихадист), Ринго и Пол. Можно сказать, что само отношение к западным символам как проблеме свидетельствует о том, что даже местные идеологи ИГ хорошо знакомы с этими символами, и последние являются для них чем-то важным, чувствительным. Сложно представить себе, что принципиально негативное отношение к западным брендам может быть важно для сирийского крестьянина, тогда как для представителя интеллектуальной элиты западная культура является, пусть и нежеланной, но частью идентичности.
3. Поскольку в качестве примера для общественных трансформаций элита мусульманского мира избрала западноевропейскую модель, то и носителями се¬куляризационного импульса стали западные институции, в частности, образовательные. Наи¬более секулярными в исламском мире являются слои населения, которые получили классическое западное образование, работали, жили, учились на Западе и т.д. К таким слоям нередко принадлежит политический истеблишмент мусульманских стран, от Хомейни до Асада и Мурси. И в то время как элита противопоставляет себя Западу, поскольку она знает, чем он есть, и чем отличается от Востока, общество может противопоставлять себя собственной элите, поскольку она для него как раз олицетворяет западное влияние. В этом контексте проявляется интересное противостояние секуляризированного города и традиционалистского села в Турции, в т.н. «войне города и села» в арабских странах. Именно против урбанистических секуляризированных режимов арабских стран были направлены подхваченные крестьянами выступления мусульманских организаций, базировавших свою идентичность на противостоянии Западу, восстановлении исламского правления и т. д.
Таким образом, если воспринимать происходящее без шапкозакидательства, то нужно учитывать, что современные международные отношения строятся в том числе и на конкуренции символов. И если конкурирующие символы произрастают из разных традиций, то методология борьбы с использованием дискурсивных практик — сущностно западная, обеспеченная модерными инструментами. Соответственно, и включение в борьбу символов чаще всего предполагает отказ от аутентичности в пользу глобальных механизмов, не говоря уже о том, что любое противостояние чуждому фактору забирает часть сил от реализации собственного проекта.
Читайте также:
Соблазн для демократов, для либералов безумие, или о новом мировом порядке
Почему вы думаете, что что-то знаете?