Головна » Новини і коментарі » 2017 » «Український консенсус» вийде окремою книгою

«Український консенсус» вийде окремою книгою

14.08.2017
5446

Підводячи підсумки ініціативи «Український консенсус», УІСГРА готує до видання матеріал, який узагальнює погляди українських і зарубіжних експертів на шляху консолідації українського суспільства. Пропонуємо деякі фрагменти майбутнього видання.

 

Любомир Гузар: "Я молюся за Донбас!" (інтерв'ю 17.11.2015)

 

- Найбільш для нас важливе і перше запитання – питання цінностей. Які цінності, на Вашу думку, можуть згуртовувати сьогодні українське суспільство – як віруючих, так і невіруючих людей, жителів Заходу, Сходу, Півночі, Півдня. Що може бути для всіх об’єднуюче – те, що дозволить жити разом?

– Я думаю, що це не є виключно українська проблема, проблема України сьогодні. Нині це є проблема людства. Цілого людства. В різних мірах. Мені здається, що сьогодні немає на світі ідеальної ситуації, де би все було прекрасно і все було на місці. Але наша ситуація має ту певну специфіку, а саме: Україна за останніх 200 чи навіть більше років була під окупаціями і була поділена. Найбільші окупації – то були Росія, що мала східну частину України, та Австрія, а пізніше Польща, що мали західну частину. Це до якоїсь міри ослабило нас, але найбільша трудність для нас це є ХХ століття. Від Першої світової війни й до кінця століття практично. Мінімум 70 років в Україні було то, що ми називаємо радянська, совєтська, більшовицька чи, як скажете, ментальність.

Про що розходилося? Ми, українці, традиційно більшість були християни і жили на підставі християнських засад, Святого Письма, Божого Об’явлення. Тепер же приходить радянська влада, яка хоче людей переробить і створити іншу – радянську, совєтську людину. Ми кажемо, Бог сотворив людину, Бог дає людині свободу, дає закон, дає силу. А ті, що будемо будувати світ без Бога, будемо будувати світ на інших принципах. І, бачите, ця система, радянська, вона була все ж таки досить ефективна. Їй не вдалося створити нову, цілком іншу людину, але вони осягнули те, що дуже підірвали традиційно християнські поняття. Вони не знищили, не забили християнської людини, але вони її дуже поранили.

І сьогодні ми говоримо про цінності. Говоримо специфічно про Україну. Хоча я певний, що в цілому світі є ті самі приводи. Але лишім це – Україна. Що нам потрібно? Усвідомити, що людина – є Божий твір, що людина одержала життя. Не походить від себе, а тільки дістала життя. Але, діставши життя від Бога, людина отримала дуже багато цінних дарів: таланти, покликання, гідність, свободу, покликання в спільноті, бо людина є кожна для себе, але людина також є частиною спільноти. Людина не є острівець, цілковито відрізаний, ні. Людина є людиною в повному значенні цього слова, коли вона є в спільноті.

Людина мусить усвідомити собі, хто вона є. І щойно з того йде все інше. Кожен з нас щось від Бога одержав як особа. Одержав розум, одержав волю, одержав гідність. Людина є цінність сама в собі. Неповторна цінність. Кожна людина є неповторна, але кожна людина, раз вона почала існувати, є вічна. Вона має покликання до вічності. Людина має свободу. Що то значить, свобода? Могти робити що хочу? Ні. Свобода – це є можливість робити добро.

 

– Якщо ми вийдемо за межі України і скажемо, що наш конфлікт є частиною міжнародної ситуації. Як Ви вважаєте, релігійний чинник – чи є він великим важелем в міжнародних конфліктах? І як можна було б мінімізувати цей вплив релігійного чинника у міжнародних конфліктах?

– Не є релігія чинником роз’єднання. Люди вживають релігію, щоби оправдати, чому вони інші. А ти православний? Ти протестант? Ти католик? Ти юдей? А то все є релігійне, правда? Якщо я кажу: ти мусиш його ненавидіти, бо він – юдей, ти мусиш його ненавидіти, бо він – православний; якщо я вживаю релігію, щоби оправдати свої гріхи, свою інакшість, то це є колосальний злочин супроти людства. Шукайте великих релігійних вчителів: чи хтось з них проповідував щоби релігія ставала поділом? Така дуже шанована особа в цілому світі – Далай Лама. Він є ані християнин, ані юдей, але він всюди проповідує одну річ: ми всі є люди, віруючі люди. І всі люди, які слухають його, кажуть: «То правда! Не можу, тому що я є юдей, а я є католик, я є буддист, іншого ненавидіти».

Маємо примір сьогодні. Трагічний примір, але якщо то хтось робить, йому то вигідно. Мусульмани, мусульманська держава. Є люди, які кажуть: треба всіх ненавидіти, хто не є мусульманином. Ну, то є страшне. Але чи Ви знаєте, що слово «іслам» значить «мир»? Я не думаю, що іслам – то є релігія ненависті, але її використовують. А ми християни також різні штуки виробляли і виробляємо, ніби кажучи, що мусимо боронити християнство. Коли направду не збираємося боронити християнство, хочемо оправдати свої гріхи, вживаючи релігію як оправдання.

  

Анатолий Ахутин: "Современному миру грозит противоборство предельных ценностей" (інтерв'ю 17.02.2016)

  

 

— Анатолий Валерианович, Вы когда-то обосновали положение, согласно которому ««природа» была открыта в глубине культуры» – то есть даже наиболее фундаментальные мировоззренческие убеждения и практические установки с ними связанные имеют относительный статус. Не означает ли это, что европейский способ культурного бытия — секуляризированный и направленный на изменение-подчинение природы — является следствием случайных культурных мутаций, а значит, есть «делом вкуса»?

— К сожалению, должен сразу не согласиться с самой формулировкой вопросов. Причем по всем пунктам.

Во-первых, я обосновывал положение, что в XVI-XVII веках была открыта не вообще природа, а «природа» как бесконечный и неведомый предмет методического познания. Это методическое познания природы, неведомой, но устроенной тоже методически, а именно — как механизм, как скрытая техника. Поэтому и познание ее устроено технически (экспериментально, инструментально), и познается природа как потенциальная техника («машина»). В античности «природа» в ее «природности» понималась иначе, а именно — как самобытная «природа вещей», относительно которой человеческая «техника» была делом искусственным, «природе» посторонним. В Средние века «природа» открыта как творение Творца… Когда я говорю «открыта», я имею в виду способ существования в жизненном мире человека чего-то такого, как природа, а не чьи-то взгляды или убеждения.

Во-вторых, изменения, определяющие эпохальные миры европейской культуры, происходят отнюдь не как «случайные мутации» и уж ни в каком смысле не могут считаться «делом вкуса». Изменялись не мировоззренческие убеждения, а то, что раньше, глубже и необходимей всех убеждений и мировоззрений. Назову это метафизическим или онтологическим основанием культуры. Эпохальные изменения происходят в этом основании, а не в случайных мнениях людей. Можно ли назвать современную астрофизику делом вкуса? Так же точно нельзя назвать делом вкуса и мир, подробно выясненный, например, в «Сумме теологии» св. Фомы Аквинского.

В-третьих, смысл эпохального рубежа, отделяющего культурный мир европейского средневековья от того, что называют эпохой Нового времени (или Модерном), уясняется в глубинах богословской-философской мысли (Н. Кузанский, Ф. Суарес, Дж. Бруно, Р. Декарт…), а вовсе не в сфере взглядов, мнений, вкусов.

В-четвертых, «европейский способ культурного бытия» определяется отнюдь не только этой, ближайшей к нам по времени культурной эпохой. Бытие европейской культуры включает в себя культурное бытие ее исторических эпох (Гомера мы читаем наряду с Шекспиром или Джойсом как равнозначимые произведения европейской культуры; Аристотель, Лейбниц и Деррида — в культурном бытии философской мысли — современники). Исторические цивилизации Европы — Греция, Рим, Византия, Средневековье, Модерн… — возникают, устраиваются, трансформируются, исчезают, но в культурном бытии Европы они продолжают существовать как оригинальные культурные субъекты. В этом смысле европейский способ бытия как бытия европейской культуры складывается как перманентный ренессанс. Культурное бытие это только возможность, но эта возможность включает в себя возможность актуально соучаствовать в этом бытии всем эпохальным субъектам европейской культуры.

В-пятых, секуляризованный и направленный на изменение-подчинение природы мир ни в малой мере не составляет существо европейской культуры. Этот идеологический образ не отвечает даже культурному смыслу Нового времени. В этом идеологическом образе с «западной» культурой отождествляется только одна сторона современной евро-американской цивилизации: мир научно-технической модернизации и соответствующая ему форма социального устройства. Что же до европейской культуры, то ее религиозное измерение не определено полюсами «вероисповедный — секулярный». Европейская культура существует во встрече разных конфессий, ее сакральный текст (Библия) конфессионально разнороден, а богословская традиция включает во внутренний диалог веры с самой собой всю философию, поначалу греческую (неоплатонизм, позже аристотелизм), а затем арабскую и… всяческую. Сомнение, атеизм, богоборчество, тема «смерти Бога», мир, «лишенный смысла», — все это формы европейского богомыслия. Секулярность — это цивилизационная форма, отнюдь не только безрелигиозная, она позволяет со-существовать разным богомыслиям: конфессионально-догматическим установлениям, драматическим сомнениям, отрицаниям или просто светскому обсуждению).

— Существуют ли универсальные этические ценности, которые не связаны с партикулярными религиозными и культурными системами? Что это за ценности и как возможно их обоснование?

— Давайте различим. Первое — этические ценности и этические нормы. Второе — этические нормы как а)нормы существования в своем мире (нравы) и б)нормы со-существования разных «своих миров» или формальные («общечеловеческие») нормы взаимопризнания. Третье — этические нормы писаные (вменимые) и неписаные (обязанные воспитанности, цивилизованности), а среди неписаных – впитанные с воспитанием и развитые культурой. Нравственная конституция человека не определяется нормативной моралью. Она сказывается, когда нормы неприменимы. В сложных моральных ситуациях, из которых и состоит человеческая жизнь, мы говорим о неопределимых и неуловимых состояниях: о чуткости, о совести, о сострадании. Эти универсалии нельзя вменить человеку. С другой стороны, мы говорим о долге, который не интересуется нашими чувствами и держится одним «нравственным законом внутри нас». Нравственный мир, как видим, устроен сложно, но нравственный поступок требует бескомпромиссной однозначности.

В «своем мире» существуют нравы, свойственные обитателям этого мира, но в другом мире — другие нравы, и в «чужой монастырь» со своим уставом соваться не следует. Обитатели современной городской цивилизации живут не в «своем» мире, не в общине, а в сообществе разных «общин» (нравов). Тут и возникают этическое проблемы.

Есть простейший уровень: нормы общежития, основание которых – условия сохранения общежития не только «своих», но и разно-нравных, условия взаимопризнания. Институциональная форма таких норм — формальное право. Но неписаная мораль повседневной жизни дело другое. Именно здесь — в сообществе разных нравов — место моральных проблем. Общепринятости недостаточно, нужно размышление, нужна продуманная «этика», «этика», условно говоря, общечеловеческая. Она может формулироваться как некий кодекс общечеловеческих норм-ценностей. Но где эта обще-человечность? Кто такое — человек вообще?

Часто пытаются приспособить для этой цели «Декалог» иудейской «Торы». Однако, чтобы сделать эти особые заповеди всеобщими, их приходится так обкорнать и опустошить, что они утрачивают этическую силу. Мы же не можем сказать детям, что лгать нельзя, потому что так повелел Всевышний, — придется читать всю Тору, а там нам будет предписано, например, не только «соблюдать субботу», но и побивать камнями за прелюбодейство. Мы забыли о своенравии этого кодекса. Равно своенравны (то есть принадлежат общине христиан) и заповеди Нагорной проповеди.

Общечеловеческая этика может иметь в виду только всё человечество со всеми его нравами, часто взаимоисключающими. Поэтому ничего кроме этики априорного взаимопризнания не может быть основанием общечеловеческой этики. Принципы такой этики могут быть сформулированы как условия сохранения свободы собственного бытия, путем признания свободного бытия другого.

«Не делай другому того, чего не хочешь претерпевать сам» (именно в этой отрицательной формулировке), — вот универсальный принцип такой этики.

Словом, регулятивная идея общечеловеческой этики, в качестве своей наглядной парадигмы имеет «всемирное гражданство» (Кант). Это не сообщество граждан всемирного города-государства, а гражданское сосуществование разнородных общин (культур, традиций, конфессий – нравов).

Однако этот этический проект всемирного гражданства сразу же обнаруживает свою утопичность, причем, отнюдь не только практическую.

Настоящие проблемы возникают, когда мы сталкиваемся со сверхэтическими — духовными — ценностями. Они по-разному религиозны: строго конфессиональны, традиционны, просто идеологичны… Как бы ни учреждались эти своенравные духи, они по определению не могут сосуществовать во всемирном гражданстве, поскольку каждый из них содержит не свое, а всеобщее.

Этическая ценность — не этическая норма, ею определяется так называемый смысл жизни, то есть то, при утрате чего сама жизнь теряет для человека какую бы то ни было ценность, более того, обрекается на духовную гибель.

Религиозная система выглядит «партикулярной» только извне, внутри она универсальна. Если «культурную систему» брать всерьез, она тоже в себе универсальна. Трактовка их как «партикулярных» — это взгляд европейской культурологии, то есть типично колониальный взгляд, который будет так и оценен изнутри «систем». Проблема для нас, следовательно, в том, что этические «ценности» различны, но равно универсальны, иначе говоря, — сверхэтичны. Они этически исключительны, никакая общая этика тут невозможна.

Так обрисовывается решающее противостояние современности: сверхэтические взаимоисключения, с одной стороны, и этика всемирного гражданства, с другой. Вопрос в том, возможен ли сверхэтический источник вдохновения для этики всемирного гражданства, чем может питаться его пафос, за что готов умереть этот принципиально секулярный этик?

Решающая этическая заповедь (не норма) европейского человека (homo europaeus) равно изначальна европейской культуре: «Узнай себя!», «открой себя как загадку-задачу»… В частности: сверхэтическая ценность европейского духа — это фундаментальная озадаченность сверхлично-ценностными «духами» или столкновение фундаментов.

Утратить способность и силу выдерживать эту фундаментальную озадаченность собою, миром, Богом, — значит утратить честь и достоинство человека. Такова сверхэтическая ценность homo europaeus. Когда этот дух европейской культуры утрачивается, тогда — в этом падшем состоянии — и в самом деле остаются только потребители в обществе потребления.

 

Евгения Бильченко: "Мы живем в порочном круге
«смерть – месть – смерть - месть». Дальше куда с этим двигаться?
(інтерв'ю 07.07.2017)

 

 

- Скажите, какие угрозы Вы считаете главными для сегодняшней Украины?

- Раскол. Это, пожалуй, главная угроза, от которой происходят все остальные, хотя еще несколько лет назад в интервью Сахаровскому центру я утверждала, что Украина не расколется, но тогда еще агрессивные группировки наподобие «С14» не выискивали внутренних врагов на улицах столицы. Мы фактически имеем не только войну на Востоке, но и гражданское противостояние по всем регионам Украины, когда, благодаря идеологическим обработкам с обеих сторон население чудовищно поляризируется в глазах друг друга, начиная негативно понимать солидарность как сплочение против общего врага, которое сопровождается сакрализацией политических символов. Причем, никаких компромиссов между лагерями, никаких оттенков и полутонов не предполагается, для каждой группы вырабатывается своеобразный пакет «правильных» мыслей и «правильных» представлений о своем противнике.  Вследствие чего, если не произойдет поиска какой-то «третьей» позиции в этом противостоянии «свои - чужие», мы можем иметь не только общий раскол - духовный, ментальный, этнический, - но и вполне конкретный -  политический и региональный. И это может быть шире, чем Донбасс.

Имейте в виду, что так называемая «масса» всегда лучше воспринимает радикализм, это закон развития общества. Здесь, мне кажется, нужно разобраться с тем, что такое масса. Масса – очень относительная категория. То, что мы сейчас наблюдаем, с моей точки зрения, это не мнение всех граждан Украины, а мнение, скажем так, очень избранной группы людей, которые ранее пребывали на маргиналиях культуры, но благодаря информационной войне, революции, влиянию Интернета, эти люди начинают претендовать на монопольных выразителей воли народа, они «имитируют» речь от его имени, расписываясь за весь народ. Получается эдакая театрализация вече. Это создает впечатление, что правые националистические идеи распространились на все общество, и они единственно верные. С другой стороны, мы имеем примеры огромного количества стран, где национализм не взят в качестве государственной идеологии и эти страны живут довольно хорошо. Где взят консенсус, например, правых и левых идей, где взят центризм, либерализм, республиканизм и т.д. Но нам внушается сейчас, что национализм – это маркер украинцев и тот, кто его не поддерживает, является неполноценным патриотом. Почему национализм приравнивается к патриотизму, почему он является биркой качества гражданина, это вопрос другой. Это связано с войной, с тем, что сама власть заинтересована отвлечь население от внутренних социальных проблем. Самый лучший способ отвлечь население – это кровь. Недавно меня возмутило появление в сети поста довольно известной украинской журналистки (не буду называть ее имени) о том, какие плохие, испорченные дети, которых обучают учителя-коллаборационисты в школах на оккупированной территории. Она, разумеется, прямо не призывала уничтожать людей, но за нее это уже сделали две тысячи людей из лайкающих. Воспоминания образца 2012 года, но появляются они именно сейчас, в преддверии объявления военного положения. Зачем это делается? Зачем людей озлоблять? Сентиментально играя кровью, мы придем к тупику.

- Из всех тенденций, которые сейчас характеризуют ситуацию в Украине, какая часть являются общемировыми, а какая часть – нами созданными, нашими собственными трендами?

- Думаю, что общемировыми являются «новое средневековье» и общая радикализация мира, который переживает кризис толерантности, разочарование в идеалах либерализма и активно движется по пути новой архаики, приближаясь к феодальному обществу. Это общая тенденция, о ней сказано много, и в Украине она проявляется. Но у нас «новое средневековье» проявляется особым образом. Потому что к общим умонастроениям прибавляется комплекс неполноценности колонии, вышедшей из-под власти митрополии. А любой освободившийся раб сам стремиться иметь своих рабов. Любая освобожденная территория будет имитировать агрессора по отношению к своим субтерриториям. Это «матрешка» реваншизма и обоюдоострого насилия, которая постоянно работает (США репрессирует Россию, Россия – Украину, Украина  - Донбасс, Донбасс – своих проукраинских жителей); «матрешка» охватила весь мир, а в Украине она проявилась наиболее ярко. А коли у нас есть этнический реваншизм, то мы стремимся к самоутверждению особенно болезненно. У Ж. Лакана есть замечательная фраза, которую он сказал, перефразируя Достоевского и  Ницше: «Если Бога нет, то все дозволено. А если Бог умер, то не дозволено ничего». У нас в роли символического «отца» выступал советский проект, Российская империя, «старший брат». Были четкие нормативные требования, что хорошо и что плохо. Зная их, с системой можно было играть и в определенном контексте существовать параллельно по отношению к ней. Мы решили это убрать, мы не захотели патронализма и в результате пришли к состоянию, когда мы находимся наедине с собой, но не умеем пользоваться свободой, которую получили, мы ее превращаем в анархию, ужасаемся этому, и анархия заканчивается уличной диктатурой. А любая уличная диктатура заключается в том, что, потеряв предыдущие нормативные требования, мы в итоге принимаем для самих себя еще более жесткие требования.  В связи с этим вспоминаю эпизод из одного артхаусного фильма: умирает жестокий отец, который тиранил мать и ребенка, разрешая им выходить из комнаты в определенные часы, но, когда отец умер, они вообще перестали выходить, т.к. мать ждала явления призрака и беспрестанно молилась, а ребенок боялся сумасшедшей матери. Мы закрываемся, как рыбки в аквариуме, живем в каком-то своем изолированном хуторянском квазирелигиозном пространстве, которое не соответствует ни глобальному, ни мультикультурному миру,  и начинаем устанавливать в нем некое подобие этнополитического анклава местной олигархии с попыткой гомогенизировать среду и разделить людей на совершенно правильных, полуправильных и совсем неправильных.

 

 
Дивитись всі події