Главная » Исследования » Конфликт в Донбассе » О социокультурных предпосылках восточноукраинского конфликта

О социокультурных предпосылках восточноукраинского конфликта

28.10.2015
8403

Владимир Фадеевкандидат философских наук, эксперт Украинского института стратегий глобального развития и адаптации.

Сегодня сложно найти исследователя, который бы не отмечал разнородность украинского социокультурного ландшафта. Под социокультурным ландшафтом в данном случае понимается несколько модифицированный вариант понятия «культурный ландшафт». Всякое земное пространство, жизненная среда достаточно большой самосохранающейся группы людей есть культурный ланшафт, если это пространство одновременно цельно и дифференцировано, а группа освоила это пространство утилитарно, семантически и символически. Расширение ландшафта «культурного» до «социокультурного» вызвано акцентированием внимания на социальных и политических аспектах освоения обитаемого пространства.

Согласно Владимиру Каганскому, общему рисунку украинского ландшафта присуща особая концентрическая зональность, хотя зоны расходятся не из центра страны, а идут снаружи, извне. Это своего рода экзогенная зональность: «Центры действующих сил лежат вне страны и на ее краю: зоны их действия снаружи входят внутрь территории, ослабевая и угасая внутри. Таково действие внешних культурно-политических ядер и азональных краевых очагов. Австрия, Боспор, Венгрия, Византия, Греция, Крым, Литва, Польша, Рим, Россия Москвы, Петербурга и СССР, Турция, Хазария, Швеция… — источники волн, оставивших глубокие следы в этом ландшафте» (Каганский 2001, с. 345). В результате подобных исторических воздействий в стране образовались отдельные, имеющие самоназвание и самосознание регионы, а также аморфные территории, за влияние над которыми соревнуются различные региональные центры. В стране имеет место полицентризм, при котором главные региональные центры, конкурирующие за власть в столице, располагаются на географической периферии (Харьков, Донецк, Одесса, Львов, Ужгород), а географический центр является политической периферией.

На социокультурном ландшафте всех регионов, хотя и в разной степени, отразилось время пребывания в составе СССР. К тому же, находясь в составе СССР, регионы Украины играли разные роли в общехозяйственной жизни государства. Ряд центров и промышленных зон востока и юга создавались и развивались как части общесоюзного экономического пространства, а не как части Украины. Подобные различия отразились как на самосознании жителей регионов, так и на способах освоения и обживания пространства. Поэтому ключевой для Украины так и остается проблема взаимоподгонки регионов и обустройство общего социокультурного ландшафта, что предполагает согласование внешней, региональной и культурной политик при любых действиях, затрагивающих интересы жителей всех регионов.

Становление общей культурной идентичности украинского общества в значительной степени детерминировано способностью к компромиссу и устойчивостью в балансе сил. При условии изменения или невозможности достижения подобного соотношения сил происходит разрушение компромисса, поскольку меняются шансы реализации своих интересов и соответственно обнаруживаются различия в долгосрочных целях и ценностных приоритетах (Виммер 1996, с. 209). Зачастую это приводит к образованию новых субкультур или контркультур, а при дальнейшей «эскалации различий» — к выделению и обособлению социальных групп, т. е. пересмотру предыдущих результатов процесса социального закрытия или же, если воспользоваться термином Грегори Бейтсона, схизмогенезу.

Схизмогенетические процессы обусловливаются двумя типами отношений между группами: 1) симметричные отношения, когда представители групп имеют сходные устремления и паттерны поведения, но отличаются в ориентации этих паттернов (кланы, поселения, нации в Европе и т.д.); 2) комплементарные, когда имеют место различия как в поведенческих паттернах, так и в устремлениях (социальные страты, классы, возрастные категории, касты и т. д.) (Bateson 1987 [1972], p. 77). Симметричная дифференциация имеет место в тех случаях, когда индивиды, входящие в разные группы, проявляют в отношении с членами собственной группы паттерны поведения, отличные от паттернов, выражаемых по отношению к членам другой группы: «Члены группы А в отношениях друг с другом проявляют паттерны поведения А, В, С, но применяют паттерны X, Y, Z в отношениях с группой В. Аналогично, группа В принимает внутри себя паттерны А, В, С, но проявляет X, Y, Z в делах с другой группой. Таким образом устанавливается положение, при котором поведение X, Y, Z является стандартным ответом на X, Y, Z. Это положение содержит элементы, которые могут привести к прогрессирующей дифференциации или схизмогенезу вдоль одних и тех же линий. Если, например, паттерны X, Y, Z включают хвастовство, то будет вероятным, если ответом на хвастовство является хвастовство, что каждая группа будет стимулировать другую к чрезмерному акценту на паттерне, и, если этот процесс не сдерживается, он может привести только ко все более и более острому соперничеству и в конечном счете к враждебности и крушению всей системы» (Bateson 1987 [1972], p. 77-78). Примечательно, что одним из примеров нарастающего симметричного схизмогенеза, по мнению Бейтсона, являлись отношения между европейскими нациями накануне Второй мировой войны (Bateson 1987 [1972], p. 79-80). Впрочем, существуют возможности для сдерживания симметричного схизмогенеза, в частности, факторами, способными объединить конфликтующие группы в лояльности или противостоянии кому-то или чему-то внешнему, хотя в этом случае вероятно установление новых схизмогенетических отношений — уже между объединенными группами и внешней группой (Bateson 1987 [1972], p. 81). Несмотря на некоторую упрощенность, описанный в этой модели динамический процесс представляется весьма продуктивным для анализа предпосылок и разворачивания текущего украинского кризиса.

Однако, не столько наличие социокультурных различий, сколько отношение к ним и их публичная тематизация являются причиной возникновения социальных границ и запуска схизмогенетических процессов. Обстоятельством, повлиявшим на запуск схизмогенеза в Украине стала фактическая и нормативная невозможность реализации типичного для восточноевропейских стран проекта национального строительства. Характерная для региона, по выражению Майкла Манна (Mann 2005, p. 61-68), органическая версия нации предполагала создание сравнительно однородной этнической и социокультурной среды, что осуществлялось в странах Центральной Европы между мировыми войнами посредством мер, едва ли приемлемых в настоящее время. К тому же крушение социалистической системы повлекло за собой дальнейшее ослабление влияния государства на общественную жизнь и фактическую неспособность проведения активной культурной политики (Фадєєв 2009). Это создало разрыв между ожиданиями значительной части украинской политической и культурной элит и фактическими изменениями в стране после 1991 года, повлекши за собой обвинения власти в неспособности и/или нежелании реализовать «нормальный» национальный проект.

Различия в исторических судьбах украинских регионов и в ценностных ориентациях оказали принципиальное влияние на становление политического поля в Украине и на тематику общественно-политических дискуссий, спровоцировав противостояния вокруг обсуждения проблем национальной идентичности и преодоления советского наследия. Межрегиональные различия в этом случае приобретали явно выраженную политическую окраску и истолковывались, исходя из соответствия украинским или советским социокультурным формам, что нашло выражение в многочисленных публикациях на протяжении всего постсоветского периода. Необходимым, хотя и недостаточным условием для последующего схизмогенеза стало тематизация Украины как государства, состоящего из двух различных стран (Riabczuk 2003 [2000]). В дальнейшем противопоставление северо-западного и юго-восточного регионов символически выражалось как противопоставление двух региональных центров — Львова и Донецка.

Электоральный раскол по условной оси «Запад-Восток» обозначил противостояние между регионами, жители которых придерживаются различных позиций по вопросам о государственном языке, внешнеполитическом курсе и отношению к историческому прошлому: жители Запада в большинстве своем выступали за евроатлантический внешнеполитический курс (вступление Украины в НАТО и ЕС), сохранение за украинским языком статуса единственного государственного языка, за признания голодомора 1932-33 гг. геноцидом украинской нации, а воинов УПА — воюющей стороной во II мировой войне за независимость Украины, жители Востока, напротив, преимущественно придерживались курса на сближение с Россией, выступали за признание российского языка вторым государственным или официальным, а воинов УПА обвиняли в сотрудничестве с немецкими оккупантами. Согласно данным различениям политические партии выстраивали свои предвыборные программы, следуя стратегии базовых регионов и конкурируя между собой за еще неопределившийся электорат центральных регионов. При этом показательным является то, что несмотря на столь существенные различия во взглядах на политические процессы сама политическая идентичность для жителей Запада и Востока Украины не являлась значимой (Черниш, Маланчук 2007, с. 87). Поэтому правдоподобным будет предположение об избирательном использовании политическими силами региональных различий при построении собственных электоральных стратегий. Политика идентичности, в частности идентичности региональной, стала главным инструментом привлечения на свою сторону избирателей.

Важным обстоятельством, повлиявшим на разворачивание политики идентичности и нарастания схизмогенетических процессов стало то, что приход к власти одной из конкурирующих партий приводил к резкому изменению во внутренней и внешней политике. Получив поддержку избирателей базового региона, новая правительственная команда проводила политику в соответствии со своими предвыборными обещаниями, противопоставляя жителей разных регионов и запуская таким образом симметричный схизмогенез. Впервые данное противопоставление проявилось в 1994 г. во время второго тура президентских выборов. Уже тогда между жителями регионов не обнаруживалось существенных идеологических различий кроме как по отношению к членству в СНГ, к России и статусу русского языка (Хмелько 2006). После небольшого перерыва данное разделение переутвердилось в 2002 г. во время парламентских выборов (Фадєєв 2005, с. 531), получив полное выражение во время «оранжевой» революции 2004 г.

Особенностью государственной политики после победы В.Ющенко стало целенаправленное проведение политики идентичности. Ведущими темами политики идентичности стали проблемы исторической памяти и вопросы языковой политики. В 2006 г. был создан Украинский институт национальной памяти (УИНП) как центральный орган исполнительной власти в сфере восстановления и сохранения национальной памяти Украины. Основной задачей этого учреждения, как выразился первый его директор И.Юхновский, является «развертывание мероприятий, направленных на консолидацию и возрастание творящего государство патриотизма народа Украины» (Юхновский 2007). Уже сама направленность деятельности УИНП представляется небезупречной с нормативной точки зрения, поскольку предполагает идеологическую индоктринацию украинских граждан органом государственной власти. К тому же реализация подобной деятельности не могла не способствовать дальнейшей эскалации различий, так как версии украинской истории, продвигаемые УИНП разделялись далеко не всеми в Украине. Данный, по выражению Г.Касьянова, «национализированный» исторический канон основывался на эссенциалистских и телеологических представлениях об историческом процессе, порождал этноцентрические версии (Касьянов 2011, p. 47-48). Поднимаемые темы — голодомор 1932-33 гг., роль ОУН-УПА во II мировой войне — способствовали национальной виктимизации и политизации социокультурных различий. Принятие Закона Украины «О Голодоморе 1932-33 гг. в Украине» (2006) сопровождалось жестким политическим противостоянием в парламенте, и в этот раз разделив политические силы по региональному признаку. Истолкование голодомора как геноцида украинского народа отстаивалось политическими силами, имевшими своими «базовыми» регионами преимущественно Запад Украины («Наша Украина», Блок Ю.Тимошенко, Социалистическая партия), а противники данной версии (Коммунистическая партия, Партия регионов) ориентировались на Восток. Не менее показательным было противостояние вокруг признания воинов ОУН-УПА борцами за независимость Украины. По данным социологической группы «Рейтинг» в 2012 г. за признание высказалось 24% опрошенных, а против — 57%. Среди поддерживающих эту идею 90% сторонников партии «Свобода» и около половины среди «Нашей Украины», «Блока Тимошенко», «Фронта изменений», «Удара». Напротив, сторонники Партии регионов, Сильной Украины, Народной партии не поддерживают эту идею — соответственно 83%, 63% и 67% против (Група “Рейтинг” 2012)1.

Красноречивым свидетельством влияния электоральных стратегий украинских партий на общественное мнение является также изменение отношения к членству Украины в НАТО. Динамика этого изменения позволяет предположить, что на мнение респондентов существенное влияние оказывало отношение к этому вопросу политических сил. В частности, по опросам Центра им. Разумкова в июне 2002 г. 29,8% жителей Востока и 27,9% жителей Юга высказывались за вступление Украины в НАТО, но после событий Оранжевой революции и проигрыша Януковича на президентских выборах в декабре 2004 поддержка упала до 8,1 и 11,3% соответственно. В целом же к декабрю 2008 г., поддержка была 6,6%. В тоже время поддержка вступления в НАТО в Центре и на Западе изменялась не столь существенно ( 28,6-21,3% и 45,4-39,7% соответственно) (Центр ім.Разумкова 2008). Причиной подобных отличий вероятно стало дальнейшее использование вопроса о членстве в НАТО в предвыборной борьбе украинских партий.

Отношение к членству в ЕС и к сближению с Россией изменялись несколько иначе. Перед кризисом тема евроинтеграции оказалось, наверное, единственной, относительно которой различия во мнениях жителей разных регионов проявлялись не столь радикально, хотя существенные региональные различия имели место и здесь: в 2011 г. поддержка евроинтеграции на Западе и в Центре была 75,7 и 48, 1% соответственно (против 17,8 и 25, 2%), а на Юге, Востоке и Донбассе — 34,7; 35,6 и 25% (против 40,4; 44 и 49,3%) (Фонд «Демократичні ініціативи” 2014). Партия регионов, имеющая своей электоральной базов юго-восточные регионы и прежде всего Донбасс, в свою предвыборную программу на парламентских выборах 2012 г. внесла пункт про получение ассоциированного членства в Евросоюзе (Партия регионов 2012), что, как оказалось, лишь подпитывало неоправданные ожидания значительной части украинцев.

Однако, наибольшее влияние на разворачивание политики идентичности оказал так называемый «языковой вопрос». Для региональных элит преимущественно русскоязычных Востока и Юга Украины, население которых составляет значительная часть этнических русских2, языковой вопрос стал способом усиления своего влияния в борьбе за власть. После поражения в Оранжевой революции 2004 г. электоральной стратегией региональных элит Юга и Востока стало борьба за признание русского языка вторым государственным, что нашло отражение в программах Партии регионов на всех последующих выборах. По данным исследования «Языковая политика и языковая ситуация в Украине (2006-2008 гг.)» 51% русских и 53% жителей Запада отдавали предпочтение языковой политике Партии регионов, в то время как 54% украиноязычных и 68% жителей Запада являлись ее противниками (Кулик 2008, p. 48). Данное обстоятельство способствовало дальнейшей региональной поляризации в Украине.

События на Евромайдане, в Крыму и на Донбассе привели к росту различий внутри самого Востока Украины, что отразилось на отношении к ряду вопросов, относительно которых ранее не наблюдалось принципиальных расхождений. В частности это касается вопроса о внешнеполитическом курсе Украины: с мая 2013 по май 2014 года среди жителей Востока уменьшилось количество тех, кто выступал за сближение с Россией — с 40,9% до 29,5%, в то время как на Донбассе их количество возросло с 61,8 до 67,8%. Тем не менее сохраняются, если не углубляются различия между Югом и Востоком (без Донбасса), с одной стороны, и Центром и Западом, с другой: на Юге и Востоке выросло количество тех, кто выступает против присоединения как к ЕС, так и к Таможенному союзу — с 13,8 до 28,4% на Юге и с 12,6 до 32,2% на Востоке. В Центре и на Западе, напротив, заметно выросло количество сторонников евроинтеграции — с 48,8 до 64% и с 72,2 до 87,7% соответственно (Фонд «Демократичні ініціативи” 2014).

Таким образом, восточноукраинский конфликт является результатом продолжительного схизмогенетического процесса, спровоцированного использованием социокультурных различий в политической борьбе. Структурирование украинского политического поля в последние десятилетия происходило посредством избирательной тематизации социокультурных особенностей различных региональных сообществ с целью дальнейшей политической мобилизации в ходе электоральных соревнований ведущих политических сил. Учитывая то, что социально-экономические программы последних несущественно отличались друг от друга, порой весьма жесткое противостояние обеспечивалось за счет противопоставления по вопросам едва ли являющихся первостепенными для самих граждан (отношение к историческому прошлому, языковой вопрос, внешнеполитические ориентации и т. д.). Политические кампании, публичные дискуссии, резонансные высказывания экспертов и представителей культурной элиты, тематизирующие существующие различия, сформировали образ Украины как страны, в которой сосуществуют противостоящие друг другу региональные идентичности, запустив таким образом схизмогенетический процесс и способствуя социальному закрытию региональных сообществ, свидетельством чего стали эскалация сепаратистских настроений и переход украинского кризиса в фазу вооруженного конфликта на Донбассе. Впрочем, является ли данное социальное закрытие окончательным и необратимым?

Учитывая характер противостояния на Востоке, достижение компромисса между представителями разных региональных сообществ представляются сложным и весьма длительным процессом. Происходящее социальное закрытие Донбасса способствует закреплению региональной версии украинской идентичности как идентичности самостоятельной. Очевидно, что преодоление данного социального закрытия и разрешение данного конфликта предполагает уже не только прекращения вооруженного противостояния, но и задействования средств межкультурной коммуникации с целью создания «третьей культуры» — компромиссной, посреднической формы символических и практических связей между некогда разобщенными сообществами.

ЛИТЕРАТУРА

Bateson G. (1987 [1972]) Steps to an Ecology of Mind: Collected Essays in Anthropology, Psychiatry, Evolution, and Epistemology. London: Jason Aronson Inc.
Blom J.-P. (1998 [1969]) Ethnic and Cultural Differentiation. In: Ethnic Groups and Boundaries: The Social Organization of Culture Difference. Waveland Press, pp.74-85
Bourdie P. (1979 [1972]) Public Opinion Does Not Exist. In: Communication and Class Struggle, Vol I. pp.124-130
Brubaker R., Cooper F. (2004) Beyond «Identity» In: Brubaker R. Ethnicity without Groups. Harvard University Press. pp.28-63
Friedman J. (1994) Cultural Identity and Global Process. London: Sage Publications
Geertz C. (1983) Local Knowledge: Further Essays In Interpretive Anthropology. Basic Books Classics
Huntington Samuel P. (1993) The Clash of Civilizations? In: Foreign Affairs. Summer 1993. Volume 72, Number 3 http://www.foreignaffairs.com/articles/48950/samuel-p-huntington/the-clash-of-civilizations
Hnatiuk O. (2003) Pożegnanie z imperium: Ukraińskie dyskusje o tożsamości. Lublin: Wydawn. Uniwersytetu Marii Curie-Skłodowskiej
Riabczuk M. (2004 [2000]) Dwie Ukrainy. Wrocław: Kolegium Europy Wschodniej
Sen A. (2008) Violence, Identity and Poverty. In: Journal of Peace Research, vol. 45, no. 1, 2008, pp. 5–15
Wacquant L. (1997) For an Analytic of Racial Domination. In: Political Power and Social Theory 11. pp. 221-234.
Yakovenko N. (2000) Early Modern Ukraine Between East and West: projecturies of an Idea». In: Regions: A prism to View the Slavic-Eurasian World. Towards a Discipline o f «Regionology» / Ed. by Kimitaka Matsuzato. Sapporo: Slavic Research Center, Hokkaido University, pp. 50-69.
Виммер А. (2002 [1996]) Культура: переосмысление основного понятия социальной антропологии. В: Современная немецкая социология: 1990-е годы. Санкт-Петербург: Социологическое общество им.М.М.Ковалевского. с. 193-219
Група «Рейтинг» (2012) Динаміка ідеологічних маркерів. Звіт. <http://www.ratinggroup.com.ua/upload/files/RG_national_markers_022012.pdf> Доступ 13.04.2015
Держкомстат України (2001) Всеукраїнський перепис населення <http://2001.ukrcensus.gov.ua/results/general/nationality/> Доступ 15.04.2015
Каганский В. (2001) Украина: география и судьба страны. В: Каганский В. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. Москва: Новое литературное обозрение. с.343-360
Касьянов Г. (2011) «Национализация» истории в Украине. Краткий эксурс. В: Касьянов Г., Миллер А. Россия — Украина: как пишется история. Москва: РГГУ. с.39-74
Кулик В. (2008) Мовна політика та суспільні настанови щодо неї після Померанчової революції. В: Мовна політика та мовна ситуація в Україні: Аналіз і рекомендації. Київ: Києво-Могилянська академія. с.11-54
Ле Барон М. (2007) Трансформация межкультурных конфликтов в наше сложное время. В: Этнополитический конфликт: пути трансформации: настольная книга Бергховского центра. Москва: Наука. с.249-265
Мерлье Д. (2001[1989]) Статистическое конструирование. В: Ленуар Р., Мерлье Д., Пэнто Л., Шампань П. (2001) Начала практической социологии. Москва: Алетейя. с.145-224
Партия регионов (2012) Предбвыборная программа <http://partyofregions.ua/program_ru/index.html> Доступ 15.04.2015
Сміт Е. (1994 [1991]) Національна ідентичність. Київ: Основи.
Фадєєв В. (2005) Регіональний вимір суспільно-політичних процесів в Україні В: Український соціум. Київ: Національний інститут стратегічних досліджень. с.527-541
Фадєєв В. (2009) Соціокультурний тренд України за часів постсоціалістичного транзіту В: Фадєєв В. Соціокультурні тренди та українські перспективи. Київ: Стілос. с.104-131
Фонд “Демократичні ініціативи” (2014) Ставлення громадян до зовнішньополітичного вектору України: регіональний розріз <http://dif.org.ua/ua/publications/press-relizy/stavlennja-gromadjan-do-zovnishnopolitichnogo-vektoru-ukraini-regionalnii-rozriz.htm> Доступ 15.04.2015
Хмелько В. (2006) Через що політикам вдається розколювати Україну. В: Дзеркало тижня. Україна. №24, 23 червня.
Центр ім.Разумкова (2008) Опитування: Якби наступної неділі відбувався референдум щодо вступу України до НАТО, як би Ви проголосували? (динаміка, регіональний розподіл, 2002-2008) <http://razumkov.org.ua/ukr/poll.php?poll_id=116> Доступ 13.04.2015
Черниш Н., Маланчук О. (2007) Динаміка ідентичностей мешканців Львова і Донецька: компаративний аналіз В: Україна модерна. Спеціяльний випуск. Львів-Донецьк: соціяльні ідентичності в сучасній Україні. Київ-Львів: Критика
Шампань П. (1997 [1990]) Делать мнение: новая политическая игра Москва: Socio-Logos, — 326 с.
Юхновський І. (2007) Про ідеологію і політику Українського інституту національної пам’яті. В: Дзеркало тижня. Україна. №40, 26 жовтня