Мир вступил в новый этап глобализации, для которого характерна потеря Западом, возможно, последней преимущества — монополии на ценностные и мировоззренческие категории. Осознание этого факта спровоцировало новый виток глобальной конкуренции, теперь на уровне ценностно-мировоззренческих систем и проектов глобального развития. Сегодня можно уверенно говорить о как минимум трех альтернативах западной парадигме — «Русский мир», «Исламский халифат» и «Китайские сердцевинные ценности». Отдельного внимания заслуживают те общие черты, которые присущи описанным выше парадигмам:
1) принципиальное отрицание универсальности современных ценностей и императивов;
2) интерпретация западных ценностей как инструмента покорения и эксплуатации других культур;
3) обращение к собственной истории и традициям как источникам культурных регулятивов.
Каждая из альтернатив будет играть все более важную роль в будущем и, возможно, катализирует формирование новых ценностно-мировоззренческих систем. Вместо гегемонии модерной цивилизации имеем конкуренцию различных проектов глобального развития.
Новые ценностно-мировоззренческие парадигмы связаны с определенными религиозными традициями, но являются скорее квазирелигиозными образованиями, которые используют современные концептуалистику и рациональный инструментарий. Это религиозно мотивированные проекты, которые в способах организации культурного бытия опираются на достижения светской цивилизации и поэтому выходят за пределы влияния классических религиозных традиций. Квазирелигиозные наднациональные идентичности, формируемые в рамках этих проектов, превращаются в новые влиятельные субъекты мировой политики, диалог с которыми со стороны классических наций будет достаточно затруднен. Это происходит еще и потому, что раньше любые посягательства со стороны религиозных сообществ на гегемонию светского образа жизни считались новым варварством в силу того, что именно светский разум символизировал авангард прогресса. Проблематизация этого аксиоматического для западного образа бытия положения, кажется, еще не нашла даже адекватной концептуализации. Так происходит при двух принципиальных причинах:
1) западные ( «общечеловеческие») представление о правах и свободах человека сложились в пределах христианского мировоззрения и в известной степени были «переводом» религиозных максим на светский язык;
2) инструментарий современного этико-философского мышления имеет определенные ограничения, которые также связаны со спецификой истории его становления.
Угрожающий для современных этик вопрос заключается, таким образом, не в том, как обосновать наше поведение так, чтобы оно могло продолжаться вечно, а в том, почему мы верим в то, что только это важно: можем ли мы пытаться найти общий язык с теми, кто не разделяет наших представлений о мире, а вместе с тем и представление о неотъемлемых правах и свободах человека, процедуры решения проблем и тому подобное.
Европейский ум, по крайней мере, создал инструментарий выхода за собственные пределы, когда смог признать относительность культурных «настроек», которые его основывают. Поэтому именно с его стороны можно ожидать создания площадки для аксиологической дискуссии, направленной на
1) уточнение имплицитных и эксплицитных источников западных представлений о сущности человеческой природы и свободы;
2) критическое осмысление значения этих представлений в эпоху глобализации;
3) сравнительный анализ различных культурных подходов к проблеме прав человека и разработки рекомендаций по их гармонизации;
4) выработку стратегии сохранения западных светских ценностей и идентичности в постсекулярном мире в противостоянии с альтернативными аксиологиями и проектами культурного развития.
Акиологическая рефлексия и дискуссия, возможно, позволят создать новый мировой порядок, в котором Запад, потеряв культурную гегемонию, останется успешным игроком в глобальной игре. В противном случае нас ждут новые противостояния за первенство с непредсказуемыми последствиями.
Читайте также:
Религиозная мобилизация в современном мире. Дискуссия о Донбассе в книжном магазине Є