Пожалуй, двумя самыми большими (во всех количественных смыслах: от кассовых сборов до просмотров) событиями в кинематографической жизни этого года стали выход в прокат завершающей части «Мстители: Завершение» от Marvel и восьмого сезона сериала «Игра престолов» от компании HBO. Одновременно завершились два самых зрелищных кинопродукта последнего десятилетия (Игра выходила с 2011 года, а историю Мстителей экранизировали с 2008 года). По охвату аудитории, пожалуй, равных им за этот период тоже не найти (первый эпизод Игры за сутки посмотрело 17,4 миллиона человек; а Мстители собрали 2,2 миллиарда долларов кассовых сборов меньше чем за две недели, что также называют абсолютным рекордом).
Эти несравнимые друг с другом проекты уже стали определенным культурным пластом, вполне способным воспитать поколение своим влиянием на аудиторию, и смыслы, которые они представляют. Экранизированные истории отражают (или, наоборот, задают тренды) общественные триггеры. Тем более примечательным кажется практически одновременно проигравшаяся в них тема, на которую пока мало кто обращает внимание, следя за судьбами персонажей и усваивая тонкие отсылки и намеки сюжета.
Речь идёт о проблеме памяти (культурной памяти и памяти как идентичности) и забвения. Не останавливаясь на перипетиях напряженных сюжетов, сосредоточимся на этой теме памяти как идентичности.
В «Мстителях» общей угрозой, которая объединяет супергероев, является космический персонаж - титан Танос (который в предыдущей части представлен благородным антигероем, хотевшим спасти вселенную от перенаселения и саморазрушения: «вселенная конечна, ресурсы конечны - если жизнь не ограничивать, она себя изживет»). Он щелчком истребил с помощью артефакта - перчатки с Камнями бесконечности - ровно половину всего живого, чтоб дать жизненное пространство выжившим. Мир после щелчка представлен в фильме трагичным и если не в руинах, то близко к тому: запустение, обветшание... идеальными выглядят только парк с обелисками памяти на которых высечены имена развеянных щелчком. Аккуратные зеленые газоны, солнечный свет, ряды мемориальных стелл, порядок и почтение. Не смирившись с потерей, выжившие супергерои предпринимают все возможное, чтобы вернуть сгинувшую половину человечества и путешествуют во времени, встречаясь с Таносом, ещё не воплотившим свой план. В финальной битве происходит диалог пересмотревшего свои взгляды «до щелчка» Таноса с Тором, Капитаном Америкой и Железным Человеком. Танос поясняет свои намерения: «Я думал, вот истреблю половину и другая будет процветать. Но вы доказали что это невозможно. Пока есть те, кто помнит как было «до», будут и те, кто не сможет принять никакое «после». Бунтовщики. Мне нужно взять и разнести Вселенную всю до последнего атома. А после создать новую жизнь которая не оплакивает утраты а ценит то, что ей даровано. Благодарную Вселенную». Капитан Америка возражает Таносу, что это будет Вселенная на крови и костях. А Танос отвечает: «А кто об этом узнает? Ведь вас там уже не будет».
В «Игре престолов» среди прочих угроз объединяющей разрозненные королевства, благородных и не очень героев угрозой оказался Король ночи - оживляющий мертвецов и обращающий их в своё войско. Финальная битва этого сериала состоялась в 3-м эпизоде «Длинная ночь». В ней Король ночи пытается добраться до Брана - Трехглазого ворона, ведающего настоящее и прошлое. Накануне битвы (во 2-м эпизоде) Бран объясняет почему так будет: «Он (Король ночи) придет за мной, он хочет бесконечной ночи. Он хочет сгубить наш мир, а я - его память». Важность этого момента обьясняет Сэм (который вполне тянет на звание «учёный-интеллигент»): «Это и есть смерть, верно? Забыть. Забывая себя, свои поступки мы из людей превращаемся в зверей. И воспоминания не из книг, а истории не просто истории. Пожелай я сгубить наш мир - я бы начал с тебя». Бран, как Трехглазый ворон, оказывается самой памятью для фэнтези-мира Игры престолов.
Таким образом, обе экранизированные истории построены на защите самой главной социальной ценности ХХ века - коллективной памяти. Зачем это нужно именно сейчас? Зачем помнить в эпоху «пост-всего». Понятно было, что для мира после Второй мировой войны находящемуся в аффекте собственного непосредственного переживания смерти и утраты, и людей, окружённых реальностью разрушенных до основания городов (например, Варшава), переосмысление памяти как основополагающей ценности, а ее утраты как экзистенциальной угрозы, вполне естественно. Но за прошедшие десятилетия дистанция от живого переживания умножилась несколькими поколениями, появились ироничные высказывания в духе «музейная Европа», живущая прошлым. Возможно, актуальность этой теме сейчас добавляют все те же живые точечные, не всегда связанные с войной, переживания потери уже вторичной памяти (памяти о памяти), рождённые такими событиями как сгоревший двухсотлетний Национальный музей Бразилии, разрушенная в борьбе с ИГ Пальмира, сгоревший парижский Нотр-Дам. В любом случае, посыл (пусть и сформулированный во влиятельных, но всего лишь кинопроектах) о сохранении своей памяти как равнозначной возможности выжить усваивается многомиллионной аудиторией зрителей прямо сейчас.