Сегодня уже очевидно, что мы присутствуем при системной трансформации культуры. Кто-то пытается ее осмыслить как эрозию неолиберальной модели капитализма, кто-то как его общий кризис, кто-то как исчерпание потенциала глобализации. При том, что частично с каждой из таких дефиниций можно согласиться, сущность современных изменений находится значительно глубже и касается смыслового ядра культуры.
За свою историю человечество, по крайней мере западная его часть, пережило не одну смену культурной парадигмы, что всегда сопровождалось катаклизмами и периодами нестабильности. К таким сломам непротиворечиво можно отнести переход от мифа к логосу, имевший место в греческой архаике. Переход от античного мира к христианскому смысловому универсуму, несомненно, является еще одной такой трансформацией культурной матрицы. К явлениям подобного рода можно отнести и прощание с христианским нарративом в эпоху Просвещения.
Каким образом наиболее точно описать современную культурную метаморфозу? Вероятно, наиболее исчерпывающе ее можно обрисовать в терминах кризиса универсального разума. Современное положение дел, так же как уже несколько раз это было в европейской истории, характеризуется сменой парадигмы рациональности. На место веры в универсальный всесильный разум, который оформлял (обрамлял, цементировал) все здание культуры, приходит разум партикулярный и прагматичный – как всего лишь один из инструментов систематизации жизненного пространства. Таким образом, во-первых, мы имеем дело с трансформацией самих основ культуры, можно сказать трансформацией онтологии культуры. Во-вторых, имя этой трансформации – кризис универсального разума. Разум стал относительным, а значит и истина перестала быть абсолютной. На смену Истине пришли множественные истины. В результате чего современное состояние постправды можно рассматривать как способ «нащупывания» новых стратегий культурного развития в изменившихся условиях.
Проявление следствий этих изменений уже достаточно хорошо заметно в реальной жизни. Среди прочих отметим только некоторые из них, которые с одной стороны довольно симптоматичны, с другой – настолько фундаментальны, что меняют целые регионы культурной реальности.
В политике это видно наиболее ярко. Здесь можно говорить о кризисе классических идеологий. Национальный популизм [The Movement], как называет это явление один из его лидеров, Стив Беннон, который набирает обороты по обе стороны Атлантики, разрушает привычные представления о самом политическом дискурсе. Если во времена веры в универсальный разум и либералы, и консерваторы, и республиканцы, и демократы были согласны в основном – в существовании высшей истиной цели, которую так или иначе можно свести к кантовской идее вечного мира, то популизм отрицает саму возможность такой высшей цели, предлагая в обмен на голос избирателя реализовать любые, интересующие этого избирателя, цели. Налицо предельная прагматизация политики.
Популизм, в свою очередь, угрожает самим принципам функционирования демократического общества. Демократия есть обратная сторона веры в универсальный разум, реализованная в пространстве политического дискурса. Идея универсального разума и абсолютной истины демократична сама по себе. Очевидно, что если разум является высшей ценностью и «идентификатором» человека как такового, то все разумные существа (люди) равны в главном и, в свою очередь, имеют равные права и возможности, вне зависимости от происхождения или социального положения. Соответственно, разрушение веры в универсальный разум, разрушает и социальное бытие, построенное с опорой на эту веру: раз уж партикулярные истины отрываются не всему человечеству в равной мере, то и возможности обрести истину для разных групп (этнических, социальных, культурных) не равны. Универсальный разум поднимается над индивидуальными различиями, разум партикулярный формируется вокруг них.
Глубинные трансформации не обошли стороной и науку. Наука является смысловым ядром самой нашей техногенной цивилизации. Именно наука, в контексте культурной онтологии, была тем, что пришло на смену христианскому мифу. С этого момента наука как Прометей указывала путь к светлому будущему, обещала ответить на все вопросы, взяла на себя интерпретационные и мировоззренческие функции. Именно у науки нужно было спрашивать: что существует? как поступать? к чему стремиться? Наука обещала привести человечество к Абсолютной истине, в свете которой разрешатся все мировые проблемы. В конце концов встреча с Абсолютной истиной так и не состоялась, а проект же восхождения к абсолютному знанию путем усовершенствования наук, как его понимал, например, Лейбниц, оказался неосуществимым.
С тех пор, как выяснилось, что наука – не универсальный путь к Абсолютной истине, а партикулярная социальная практика (пусть и очень важная), от нее перестали требовать доступа к Истине, а сконцентрировались на том, в чем она показала наибольшую эффективность – на прикладных, прагматических результатах. Мало кого теперь интересует как устроена Вселенная «на самом деле» (не в последнюю очередь потому, что исчезло само это «на самом деле»), зато все требуют от нее более мощных смартфонов, искусственных частей тела или туристических полетов в космос. В связи с этим, в области хранения и трансляции культурных доминант, можно сказать, в области поддержания культурной онтологии, место академий наук, созданных как раз с целью поиска той самой непреложной объективной истины, занимают аналитические центры, указывающие прагматически оправданные цели и наиболее эффективные стратегии их достижения.
В конце концов, даже такое, казалось бы, мало подверженное изменениям явление как религия, стремительно меняет свой статус, становясь все больше одним из факторов и инструментов продвижения геополитических проектов. Этот же процесс хорошо виден и на примере повседневной практики. Современный человек предпочитает походу на службу в церковь компьютерную игру или проведение времени в социальных сетях. Как когда-то по всему миру пытались найти уцелевшие святыни (кусочек Креста, Плащаницу, ступени, по которым поднимался Иисус к Пилату и т.д.), делая их центральным местом храма, так сегодня, но уже на аукционах, за огромные деньги покупаются артефакты истории становления «святынь-2.0» - первых компьютеров, первых смартфонов и т.д.. Календарь современного человека теперь строится не вокруг дат церковных праздников и связанных с ними постов, а вокруг дат презентации нового iPhone или выхода новых серий «Игры престолов».
Изменение культурной идеологии, связанное с отрицанием гегемонии универсального разума и опирающегося на его аксиомы мировосприятия, неизбежно сказывается на всех уровнях/горизонтах социального бытия. Возможно, наиболее масштабная и заметная трансформация связана с утратой веры в существование абсолютной в своей единственности истины – нормативного идеала и связанного с ним гранднарратива о приближении человечества к состоянию всезнания. Эта, по сути позитивистская, парадигма на протяжении столетий превращала любое конкретное состояние общества в один из моментов его продвижения по пути прогресса. Отдельные системы практики, социальные порядки и даже культурные миры входили в «общечеловеческую культуру» на правах ее модусов, всегда несовершенных воплощений, например, в качестве «ступеней» – этапов, формаций. Идеал абсолютной истины оказался достойным конкурентом религиозных парадигм, а его универсальность позволяла преодолеть религиозную партикулярность. Однако вызов постправды, нивелирующий главную ценность культурной идеологии универсального разума – единственную истину, реанимировал идеологии религиозные. Сомнение в возможности всеобщего консенсуса перед лицом неоспоримой истины позволило в новом, куда более выгодном нежели еще несколько десятилетий назад, свете увидеть и оценить значимость частнокультурных аксиологий. Эти ценностные системы, несущие на себе отпечаток исторического пути, пройденного тем или иным народом, и окрашенные в религиозные тона, не могут претендовать на универсальный статус, зато с точки зрения практических задач культурного бытия в конкурентной среде глобального мира всегда предпочтительнее чего-то, навязываемого извне. Принцип «своя рубашка ближе к телу» как нельзя точно описывает возврат современного общества эпохи глобализации к религиозно-традиционалистским ценностям.
Мы стоим на пороге перехода к миру локальных ойкумен – связанных глобальными сетями, но при этом защищенных своеобразными «фильтрами» отдельных миров, в которых действуют собственные мировоззренческие и ценностные доминанты, собственные критерии истинности и даже собственные новостные ленты. Эти миры знают друг о друге много, могли бы знать больше – но им это просто не интересно. Они сосредоточены не столько на борьбе друг с другом, сколько на цементировании собственного культурного пространства и экономической устойчивости. Впрочем, вера в то, что именно твой мир – лучший из миров, станет главным средством конкуренции в глобально-локальном мире.
В этом мире все будет подгонятся под стандарты «мышления» искусственного интеллекта (недалек тот час, когда никто из людей не будет понимать сути перемещений сырья, товаров, информации, а будет просто ими пользоваться), люди будут следовать существующему информационному канону, приписывающему как следует интерпретировать происходящее в твоем мире и за его пределами, измерять «уровень счастья» легитимными средствами и следовать партикулярным трендам. По всей вероятности, это будет новый тип тоталитаризма, возможно, более комфортный и гуманный. Его альтернатива – победа одной из партикулярных идеологий, которая сумеет распространиться на весь мир, но уже не в качестве системы универсальных ценностей, а как навязывание победившей культурой собственного типа социального бытия. Например, панкитайского или панамериканского. В любом случае наш мир ждут серьезные изменения и Украине стоило бы хоть изредка отвлекаться от своих сельских, даже по европейским меркам, «разборок» и обращать внимание на то, чем живет остальной мир.
Читайте также: Эмманюэль Макрон: НАТО – это живой труп