Конец прошлого (2018-го) года ознаменовался закрытием последней шахты по добыче каменного угля в самой крупной угольной области Германии. «Завершение эпохи» – именно так отозвался президент ФРГ Франк-Вальтер Штайнмайер о прекращении добычи каменного угля в стране и закрытии шахты "Проспер-Ганиэль" (Prosper-Haniel) в Боттропе. Германия давно к этому шла, и даже задекларировала отказ от потребления угля к 2038 году, хотя пока что уголь все еще составляет 40% энергетического баланса страны. В стране сконцентрированы самые крупные по величине запасы угля в Европе (на втором месте, кстати, Украина). Цифры британского агенства ВР – говорят о доказанных запасах угля в Германии в размере 4,7%, в Украине в размере 3,9% от мировых запасов. Соответственно, добывать уголь ещё можно бы было, если бы не дороговизна этого процесса по сравнению с импортным углем и необходимость выполнения климатических соглашений.
Но оставим подсчеты экономистам и обратим внимание на культурные аспекты этого события.
Во-первых, закрытие последней каменноугольной шахты подвело символическую черту в угольной эпохе Германии, на церемонию закрытия приехал Жан Клод Юнкер. Глава Еврокомиссии выступил с речью о том, что уголь, а точнее Европейское общество по углю и стали, создали предпосылки для образования ЕС.
Для Украины немецкий опыт ценен как опыт восприятия своей истории, и отношения к своим гражданам. Особенно для тех, кого удивляет, что может быть полезного и культурно ценного в отвалах горных пород или старых заводах. Ведь организация пространства, которую спровоцировала промышленность – ценна сама по себе. Это тот уникальный европейский (!) ландшафт, который массово в 2000-х стали добавлять в список культурного наследия ЮНЕСКО. Например, Рурская область получила статус культурного наследия в 2001 году, а в 2011 году в список Всемирного наследия внесли Французский угольный бассейн Нор-Па-де-Кале «памятник исчезнувшему горнорудному делу» имеющий «культурное, и промышленное, и социальное значение для региона». В 2010 году город Эссен и вся Рурская область из 53-х городов (что случается крайне редко) получили звание культурной столицы Европы.
Во-вторых, немецкий опыт переосмысления промышленных пространств уже стал классикой успешной джентрификации, организации музеев-шахт и ревитализации жизни в регионе на рельсах культурных индустрий. Яркий пример здесь самая большая шахта Европы – шахта-музей «Цольферайн» (Zollverein), которая входит вместе с футбольными стадионами Шальке и Боруссии в 400 километровый туристический маршрут «Дорога индустриальной культуры в Рурской области», который больше напоминает паломнический.
В-третьих, подобный пример ценен как пример работы с городской корпоративной идентичностью в современном мире. Повседневная жизнь жителей Рура всегда была подчинена логике горной професии. Поэтому и церемония закрытия шахты Боттропа задействовала всех жителей города. Шахтерские песни занимали в этот период первое место по прослушиванию в местном хит параде, в местных церквях проводили специальные службы. Не остались в стороне и футбольные клубы бундеслиги Шальке и Боруссия (Borussia Dortmund), игроки последней пообещали носить на груди надпись «Danke, Kumpel» («спасибо, шахтер»).
Глобализированные города с высокой мобильностью объединяют горожан все чаще территориально и все реже как людей с общей историей или общей занятостью (как работников одного завода или шахты). Теперь такие «рабочие» идентичности все чаще можно встретить в IT-сфере (например, Кремниевая долина в Калифорнии). Город-завод или город-шахту заменяет криптогород, где ставка делается на развитие криптовалюты и блокчейн технологии. Интересно, что драйверами в этом вопросе стали такие страны как Сенегал (проект горда технологической утопии Akon Crypto City), Индия (правительство задумало целый квартал-инкубатор для блокчейн-стартапов) и Филиппины (Манила) проект Noah Coin города будущего с нуля). Блокчейн не требует природных ископаемых, только технологии и специалистов и дает возможность «нересурсным» молодым и развивающимся городам вступить в «крупную игру» на международной арене.
На постсоветском пространстве культурная ценность промышленного ландшафта не признается в должной степени. Хотя и практикуется открытие в зданиях старых заводов или ангаров выставок или культурных хабов – это больше отдельная ревитализация конкретного ангара, выхватывание объекта из «природной» гармонии промышленной симфонии. И, по-сути, положение с плачевным состоянием заброшенных / находящихся в упадке промышленных районов не меняется. Все ещё очень трудно принять, что промышленное наследие тоже может быть культурным наследием и тем более то, что работники этой сферы не должны быть выставлены на улицу «на вольные хлеба». Иначе, скоро наступит время, когда новые поколения слово добыча (майнинг) будут ассоциировать только лишь с добычей криптовалюты.
Читайте также:
Джентрификация в городе: «за» и «против»
Наследники. Почему европейские города стремятся сохранить свою культуру?