Не только интуиции обыденного, но и теоретические выкладки самого качественного уровня указывают на принципиальную релятивизацию современной реальности. Свободная перетасовка ключевых для сохранения культурной среды смыслов и установок нивелирует значимость тех символов, которые еще вчера казались непоколебимыми. Политика мультикультурализма (впрочем, и ее несостоятельность); состояние постправды; унифицирующая глобализация, опирающаяся на технические и технологические стандарты и при этом «высекающая» схожий прагматический эффект в любой точке земного шара вне зависимости от исходной культурной ситуации; гибель десятков, сотен, а иногда и тысяч носителей высоких религиозных или светских идей под ножами/топорами/автоматами/в газовых камерах идеологических фанатиков — все это не может пройти бесследно и не заронить в душу сомнения по поводу сверхутилитарной значимости всего того, что является предметом изучения эстетики, этики и метафизики. Какие горизонты трансцендентного должен актуализировать в своем бытии многомиллионный прекариат? Какого бога может призывать какой-нибудь миротворец, собирающий головы христиан, отрезанные убедившимся в своем религиозном призвании бывшим европейским анархистом и ныне исламским радикалом? Какие вечные ценности можно узреть в твитах американского Президента?
Однако, истоки и природа этого релятивизма неоднозначны. Иногда закрадывается подозрение, что видимая энтропия характеризует скорее позицию наблюдателя, нежели собственно происходящее.
Глобальный мир распадается на локальные миры и мирки, иногда стихийные, обычно — сформированные для расширения пространств поляризованных смыслов и и интерпретаций, которое, в свою очередь, становится проводником общих узнаваний и пониманий — единственным надежным средством убеждения в эпоху постправды. И уже по этому универсуму «глобальных локальностей», этаких замкнутых гаваней реальности, пробегают волны океана глобальных смыслов. Картина мира распалась на картинки, из которых, словно из кубиков ЛЕГО можно собрать нечто на потребу дня. Истина здесь вещает устами диктора из лего-телевизора, религия — не более чем инструмент продвижения лего-истин, наряду в другими «проводниками» — искусством, философией, наукой. Именно эти лоскутные реальности оказались столь соразмерны возможностям искусственного интеллекта, способного довести до совершенства любую функцию лего-мира.
В субмирах практически никто уже не помнит, что слово Истина когда-то писалось с большой буквы, что когда-то у религии были функции, которые отличались от «создания наднациональных культурных общностей» или «последнего шага в обретении независимости». Что, возможно, искусственный интеллект и может обыграть гроссмейстера в шахматы, но он будет с удовольствием играть миллиардную партию сам с собой, совершенствуя самообучающуюся программу, даже за секунду до столкновения Земли с какой-нибудь Меланхолией.
Смыслы не являются приложением к практике, в практике они лишь «исполняются» подобно звучащим в музыкальном воспроизведении нотам. Будучи реципиентами чужих смыслов, мы превращаемся в машиноподобные существа, идущие по непонятным траекториям к чужим целям. Очень похоже, что вместе с устаревшими технологиями, расконсервированными кораблями и неликвидными товарами мы приобретаем и «бонус» — роль в социальной игре, основное действие которой разворачивается в другом месте. Однако эта роль развернута для нас в смысловой универсум, в котором все «неигровые» смыслы выхолощены, но за пределы которого мы выйти не можем. И мы вынуждены жить в мире победившего фрейдизма и ницшианства, не веря, что у высших проявлений человеческого духа есть какие-либо измерения, кроме политического и экономического, бредя мимо полуразрушенных памятников и музеев, театров и библиотек.
Именно это и тревожит. Очень похоже, что тотальный релятивизм и брутальный утилитаризм характерны для того типа разума, который мы взлелеяли на отдельно взятых территориях. Это у нас осколки чужой жизни превращаются в бесполезные артефакты, которые никуда не встроишь, а разве что сдашь на металлолом. Но там, где игра продолжается, люди все еще стремятся к пониманию, которое только и превращает наборы ощущений в удовольствие, а иногда и счастье. Они отстаивают общий горизонт смыслов, который дарит полноценную разумность, солидарность, жизненность и смертность. Где-то там, за горизонтом, люди продолжают молиться в храмах, внимать на концертах гениальной музыки и размышлять над поэтическими строчками, но нам вместе с бусами и джавелинами была привезена только оболочка этой жизни, созданной не для нас. Может когда-то и у нас была своя наполненная пониманием жизнь, но в погоне за модой и конъюнктурной мы ее утратили. Расплата за технократизм, прагматизм, презрение к неутилитарным смыслам не заставила себя ждать: разумность (там, где она еще остается) канализирована в денежные коллекторы, любые сверхэмпирические смыслы дискредитированы, доступные формы солидарности — совместное злорадство или травля в соцсетях.
Deus quos vult perdere dementat prius?
Читайте также: