Первое, что бросается в глаза в Италии, – это отношение к старым вещам. Так сказать, культ старых вещей. И речь, скорее, не об антиквариате – антиквариат это в лучшем случае символ, а еще чаще просто знак. Дело в сохранении настоящих вещей, с их смыслом и историей, в сохранении собственного мира, а как следствие – сохранении бытия. Эта любовь к старине не просто коллекционирование – это любовь к своему миру в смысле жизненного мира.
На первый взгляд может показаться, что это что-то показное, следование тенденциям моды, ведь запрос на старину сегодня наглядно присутствует в мире. Примером этого могут служить многие процессы и явлений: начиная модой на искусственно состаренную мебель и заканчивая образцами черно-белого кино в столетие мощного развития технологий. Однако, речь не об этом. Свидетельства присутствия старых вещей (а, скорее, присутствия самой истории) мы наблюдаем повсюду: в гостиницах, ресторанах, кафе, офисах, не говоря уже о музеях, библиотеках, храмовых сооружениях и многих других местах. Это старые ящики, столы, стулья, антресоли, посуда, полки, подставки, подсвечники и тому подобное.
Может закрасться сомнение, что все это рассчитано на внешнего наблюдателя, то есть на туриста, который не в последнюю очередь ради этой старины и приехал. Но вынужден разочаровать сторонников такого мнения. Эту же тенденцию бережного отношения к старым вещам мы наблюдаем и в тех местах, которые не предназначены для посещения приезжими: в квартирах, имениях, служебных помещениях… То есть, это не попытка произвести впечатление – это способ существования, способ отношения к бытию. Таким образом проявляется ответственность за собственное бытие, сохранения собственного мира, его консервация – со значительным уважением.
Для убедительности приведу такой пример. В Болонье, неподалеку Piazza Maggiore, но отнюдь не на мейнстриме туристических потоков, есть ресторан – ничем не примечательный, где меню написано еще «от руки». Однако советую все же посетить. Первое впечатление, которое возникает, когда в него попадаешь – будто ты оказался на свалке. Невероятное количество непонятных вещей совсем не первой свежести. Кажется, что их размещение не соответствует никакой логике – просто все, что было старое, взяли и свалили в одну кучу. Примечательно, что количество вещей значительно больше, чем того требует организация пространства.
Впрочем, присмотревшись внимательнее, сразу понимаешь, что этот порядок вещей вовсе не случаен: организация пространства имеет свою внутреннюю, хорошо структурированную логику. Вот, кажется, бесцельно стоит штопор, которому не одно десятилетие, а может и столетие, к тому же по размеру он совсем не маленький, а скорее напоминает слесарные тиски. Однако, сосредоточив взгляд, замечаешь, что под ним (как будто штопор сейчас в работе), стоит Brunello di Montalcino 1966 года. А вот, слева от входа, плакаты шестидесятых-семидесятых годов с рекламой вина, а напротив винный шкаф с современными аналогами древнего напитка.
Пройдя немного дальше, видишь барную стойку и полки за ней. Этому инвентарю точно больше лет, чем самому ресторану (хотя по итальянским меркам заведение достаточно молодое – ему всего шестьдесят!). И так любой предмет в этом помещении оказывается не хаотично расположенным, а имеет свое, четко очерченное место, внутреннюю логику, которая каждой своей гранью подчеркивает связь с историей. Еще раз хочется подчеркнуть – это не какой-то показной ритуал, это естественное чувство единства с чем-то большим. Это способ сохранения (организации) бытия. В этих или через эти вещи сохраняется жизненный мир, с которым идентифицирует себя итальянец. И он делает все, чтобы это бытие поддержать, потому что чувствует себя ответственным пастухом.
Однако следует отметить, что это не единственный возможный подход, который есть в современном мире. Мы посмотрели на пример, когда ценность вещи производна не от функции, а от внутренней принадлежности к жизненному миру, к организации собственного бытия. В ХХ же веке доминантным становится противоположный тренд. Любая вещь – это в первую очередь функция. Абсолютно не важно, когда она была сделана, имеет ли смысловые коды и какие, кто и из чего ее сделал, имеет ли она отношение к собственной культуре – главное, чтобы функциональная составляющая была учтена максимально. И сегодня уровень мастерства производителей измеряется тем, чтобы срок действия гарантии точно совпал со временем поломки предмета. В известной степени это шутка, но только в известной. Почти любая из современных вещей может работать дольше, чем это происходит на практике, но срок ее использования искусственно сокращают. Это происходит по многим причинам, но главное, что такое изменение не вызывает никакого дискомфорта – потому что в этой вещи ничего, кроме функции, нет. Таким образом, рождается мир симулякров, мир, в котором вместо естественности – суррогаты.
В то же время, на другом полюсе, бережное отношение к вещам обусловлено присутствием в этих вещах чего-то большего, чем просто функции. Хотя каждый из таких предметов также имеет определенный функционал, но сама вещь значит гораздо больше, чем ее функция. В ней (а может даже благодаря ней) сохраняется бытиё.
То, что итальянцы ценят старину, – это не дань моде, а именно способ сохранения бытия. В каждой такой вещи живет целостный мир, и если ты хочешь, чтобы мир не треснул, или даже не раскололся, ты должен сохранить этот предмет. Вряд ли кто-то вздумает менять родителей, потому что они постарели! Онтология такого порядка конструирует социальную реальность, с определенной аксиологией. Ответственность за бытие обязывает с пиететом относиться и к социальному порядку. С другой стороны, в новом мире функций без корней очень легко производить любые архетипы, потому что собственных не существует. Вот поэтому и вынуждены мы в очередной раз пытаться поверить, что разрушение – это лучший и кратчайший путь к большим построениям. Печально, но развалины Вавилонской башни остаются, а Нового Иерусалима так и не видно.