Термин «пространство» имеет огромное количество значений. Оно и двухмерное, и трехмерное, и сакральное, и материальное, и воздушное, и космическое, и личное, и социальное; оно и пространство смыслов, и пространство значений. Но наглядно видеть изменения всех этих пространств мы по-прежнему можем в материальных культурных формах, которые создаем и которыми окружены. В городе, очевидно, это архитектура. Она выполняет не только практические и эстетические функции, но и является своеобразным зеркалом. Отражая и самого архитектора, и весь тот культурный бекграунд общества, породившего и вырастившего всех этих великих Микеланджело, Растрелли, Росси, Ле Корбюзье и прочих Гауди. Не даром с легкой руки французов было введено определение целого класса горожан – фланеров – горожан, созерцающих, наблюдающих городскую жизнь.
Что же может позволить увидеть фланерство? Если бы мы вели речь не о современном прогрессивном обществе, а о «доисторических диких племенах», то мы бы позволили себе сказать, что пространственная организация жизни выступает материальным воплощением представлений о мироустройстве, а изгнание из этого упорядоченного места (космоса) равноценно смертельному приговору (ввержению в Хаос). Современное общество – подвижное и гибкое, мобильное и мало чему удивляющееся, большие мегаполисы часто представлены эклектичным соседством различных кварталов (чайнатауны, латинские кварталы, гетто темнокожих и т.д.). Вот только горожане, о которых мы говорим сейчас, не выходят из зоны культурного комфорта. Пространства современных городов более-менее единообразны, в них угадывается общая логика. Да, это уникальные пространства, потому что все города разные, но урбанизированное пространство, по большому счету, – один большой «западный город». Новая архитектурная форма приходит рука об руку с прочими элементами жизни западного человека, например, ценностями или привычкой мыслить определенным образом.
Проиллюстрировать эту мысль поможет сравнение «западного города» (ясно, что сформированного христианским мировоззрением европейской цивилизации) и «не-западного», а точнее, момент их преобразующей встречи. Сначала европейский урбанизм «навел порядок» в Америке, восприняв этот континент как полигон для экспериментов. В 16 веке колониальная политика Испании и Португалии предполагала воплощение так называемых «законов для Индий» – своеобразного практического руководства, которое закрепляло единую градостроительную концепцию. «Законы» определяли обязательность прямоугольной планировки ради сохранения порядка при расширении и удлинении городов. Заселяться города должны были от центральной площади. Сама центральная площадь воплощала вариант испанского средневекового архетипа центра города: по сторонам четырехугольной площади размещались храм, муниципальные здания, военные сооружения и дом губернатора. По таким законам прямо поверх уже существующих поселений были построены– Мехико, Богота, Лима. Это пример силового насаждения представлений о том, в каком пространстве должен жить человек.
В более поздние времена этот вопрос решался методами «мягкой силы». Так, усилиями получивших образование в Европе восточных правителей были европеизированы исламские города. Например, получившая известность во время Арабских революций площадь Тахрир (Майдан Тахрир, площадь освобождения) в Каире – результат усилий правителя Египта Исмаила-Паши, стремившегося построить «Париж на Ниле». Кто знает, случились бы все эти революции без попыток сделать из арабов европейцев? В заметке «Республиканская архитектура против традиционного сообщества» автор указывает, что Турецкая республика времен Ататюрка тоже действовала чрез реформу привычного городского устройства, стремясь заменить замкнутые самодостаточные «махалля» – локальную форму организации общественной жизни с мечетью в центре – более светскими кварталами.
Со временем восточный мир стал практически локомотивом передовых архитектурных решений. Достаточно вспомнить Дубаи и «город в городе» небоскрёб Бурдж-Халифа – самое высокое здание в мире. Или попытки Саудовской Аравии строить новые города, наиболее подходящие для ведения экономической деятельности в современном мире. Например, последние инициативы принца Саудовской Аравии бен Салмана построить высокотехнологичный город будущего, где будет царить обновленный ислам. А исламское общество «вновь» будет толерантным, умеренным и в целом как европейское, только не христианское и не секулярное … но ничем не хуже, а даже лучше.
В чем итог? Пытаясь сделать из кого-то себя, мы вряд ли достигнем задуманного результата. Если они – это мы, то наше место – тоже их. И кто тогда мы сами? Новый Свет не стал обновленной Европой, а превратился в самостоятельного и своевольного игрока. И не станет ли Европа Востоком?
Читайте также:
Город как субъект международной политики
Неестественный отбор: как разделяют народы и государства в XXI веке