Человек и Город. Мифо-логия идентичности

Белокобыльский Александр Владимирович

Материал размещен на сайте "Простір":https://www.prostranstvo.media/chelovek-i-gorod-mifo-logija-identichnosti/

Что такое идентичность?

Идентичность – это, в первую очередь, мостик через ту метафизическую пропасть, которой окружено сознание каждого человека. Как бы мы ни старались, доказать рациональными методами наличие других людей и самого мира не получится. Всегда будет оставаться шанс, что наша субъективность погружена в «матрицу», и все происходящее нам лишь кажется.

Философы столетиями бьются над разрешением тайны бытия Другого, но, похоже, все так же далеки от позитивного результата. При этом количество радикальных солипсистов (людей, считающих, что кроме них на свете больше никого нет) уверенно стремится к нулю. Так происходит, потому что до всех вопросов и даже до всех осмысленных действий, мы знаем, что являемся частью определенных сообществ, которые «стоят за спиной» и придают значимость нашим мыслям и поступкам. Идентичность базируется на ощущении права быть частью определенного сообщества и участвовать в его социальных практиках.

 

От наших предпочтений идентичность зависит лишь незначительно – она базируется не на личном выборе, а на особенностях того коллективного разума, который создал среду формирования нашей личности. Дело в том, что еще ни один человек не смог вырасти и сформироваться именно как человек вне человеческого общества – даже известные случаи воспитания людей животными свидетельствуют о том, что «Маугли» в подавляющем большинстве случаев так и не смогли превратиться в полноценных людей.

Как формируется социальная идентичность?

В социальной среде мы с детства усваиваем способы взаимодействия с окружающим миром, привычные именно для нашего сообщества. Мы осваиваем круг предметов, существ, их взаимодействий и признаков, способы обращения и общения с ними, а также язык, в котором все эти особенности находят свое отражение. И если в этом смысловом универсуме нет кентавров, ангелов или электронов, то мы не встретимся с ними ни при каких обстоятельствах.

 

И наоборот, то общее в языке и опыте, что характерно именно для нашего сообщества, будет формировать нашу идентичность не менее, а то и более, чем сходство наших жилищ, одежд и причесок. Так происходит, потому что и понятия (с помощью которых мы мыслим мир) и практики (с помощью которых мы обеспечиваем свою жизнедеятельность) – это нечто, принадлежащее всему сообществу, а не каждому конкретному индивиду.

В этом легко убедиться, например, спросив в разных местах мира о том, что местные жители понимают под словами «хлеб», «успех», «дом», «красота» и т.д. или сравнить распорядок их будней и праздников – значения и нормы будут более-менее общими внутри каждого конкретного сообщества, но существенно разниться от города к городу или от страны к стране.

Принадлежность к некоторому смысловому универсуму программирует сценарии мышления и социальных практик, в которых мы участвуем наравне с другими людьми. Общность этого культурного багажа выступает залогом нашей взаимной предсказуемости и понятности (мы знаем, чего ожидать от других людей в определенных ситуациях) и поддерживает привычный социальный порядок.

Однако ребенок «входит» не в абстрактный мир смыслов, а во вполне определенный культурный мир, изначально достаточно локальный и защищенный. Стены родного дома, родители, соседские дети, хвастающиеся защитой старших братьев или дорогой игрушкой, – все это составляет среду, в которой мы, ссорясь, мирясь, опасаясь и радуясь, усваиваем сложившийся до нас порядок и правила. Страх, боль, позднее – стыд и общественное одобрение позволяют нам усвоить «красные линии» общественной нормы, за которые не стоит выходить. И мы постепенно превращаемся в полноценных носителей определенного мировоззрения, самопонимания и образа жизни – социальной идентичности.

Окружающая среда и идентичность

 

Определяющее значение на формирование личности и весь комплекс социальных практик оказывает внешняя среда. По большому счету, особенности окружающего ландшафта и его социальная структура являются чем-то наподобие футбольного поля для игры в футбол. Нельзя культивировать практики рыболовства вдали от водных источников или выращивать пшеницу высоко в горах. Окружающие нас дома, улицы, площади, парки, леса, поля, реки и т.д. не только составляют фон повседневной жизни, но и определенным образом направляют ее. Когда-то социальная деятельность направлялась, например, разделением пространства на сакральное, профанное (обыденное) и табуированное, позднее – пространство храмов и форумов, общественное и приватное. Каждое из этих пространств составляло часть таких значимых для сообществ практик как обряды инициации, мистерии, ярмарки или выборы. Тип жилища был неотделим от размера и состава проживающей в нем семьи, конфигурация поселения отражала представления о космосе и обслуживала коллективные действа, наподобие карнавалов или праздничных обменов дарами. Фактически каждый элемент социального пространства мог нести на себе смысловую нагрузку, которая корректировала течение жизни и тем самым сказывалась на облике социальной идентичности.

Современная социальная среда отражает иные смыслы, но выполняет те же функции. К примеру, знаменитый революционер в области архитектуры Ле Корбюзье, призывая очистить городское пространство от транспорта и построек, освободив место для «солнца, воздуха и деревьев», следовал магистральным для ХХ века представлениям о сущности человека и комфортной жизни.

Особенности города как социальной среды

 

Однако «плотность» социальных маркеров очень зависит от того, идет ли речь о сельском или городском пространстве. Более традиционная сельская жизнь вполне удовлетворяется табу, наложенным на «дом ведьмы» или смутными легендами, связанными с сохранившимися недалеко от села развалинами.

Городское пространство – более концентрированное и многослойное, предоставляет «нелинейные» смыслы, которые могут участвовать в формировании многих идентичностей – сословных, профессиональных, территориальных, субкультурных и т.д. По другим алгоритмам функционирует и социальная память, которая, в отличие от традиционной (опирающейся на приблизительно восьмидесятилетнюю глубину памяти одного поколения), «цепляется» за памятники, события, путеводители, исследования, музеи и т.д. С одной стороны, знания о жителях, устройстве и истории какой-либо улицы или квартала, хранящиеся в памяти горожан, документах и книгах, составляют портрет этой части города, с другой – сами эти улицы и кварталы с их жителями, памятью и обликом предоставляют набор возможностей для реализации всех связанных с ними сиюминутных и постоянных сценариев, формируя конкретную историю жизни людей.

Именно эта повседневная история, разворачивающаяся вокруг одних и тех же улиц и площадей, архитектурных и природных доминант, названий, официальных и неофициальных достопримечательностей, знаковых имен и всем известных личностей формирует тот общий для сообщества строй «категорий мышления, вкус, мимику, жестикуляцию, осанку» / Різебродт Мартін. Повернення релігій. Фундаменталізм та “Боротьба культур”. / Пер.з нім. Р. Мов’як — Львів: Ахілл, 2005. — 152 с./, который в социологической литературе получил название «габитуса» и который, вместе с особенностями произношения, позволяет иногда практически безошибочно идентифицировать жителя того или иного города /Например, размышления по поводу Донецка, см: uisgda.

Именно в повседневном опыте, в котором ребенок превращается в личность, человек усваивает что такое «много людей» или «долгий путь», «высокий дом», «красивый фасад», «быстро», «поздно» или «слишком рано» — т.е. получает те «кирпичики», из которых затем сформируются все его «взгляды на жизнь». Таким образом, город входит в мысль и жизнь своего жителя, формируя его идентичность и кристаллизуя в этой идентичности свой собственный облик.

Глубинная идентичность и миф

 

Впрочем, социальная идентичность вообще и городская идентичность в частности имеет еще одно измерение, которое выходит за пределы видимых проявлений, но при этом является наиболее значимой. Речь идет о несколько иррациональном чувстве, которое нельзя свести ни к особенностям габитуса, ни даже к мировоззренческим особенностям, — о чувстве бытийственной принадлежности. Это чувство, которое дает вам право выступать от имени определенного сообщества в качестве его полноправного представителя. Оно опирается и на уверенность в обладании всеми особенностями, присущими членам сообщества, но еще более – на чувство принадлежности к чему-то большему, выходящему за рамки эмпирически наличествующего в пространстве и времени.

По большому счету, европейские города, как наиболее сложноструктурированные социальные пространства, превышают свои сегодняшние границы, а городские общины – включают всех живших, живущих и будущих горожан. Эта принадлежность очень напоминает описанную Эриком Эриксоном «глубинную идентичность»: «Ни один перевод не передаст изысканного стиля немецкого оригинала: «смутные эмоциональные силы» — «dunkle Gefuehlsmaechte». «Сохранение интимности, общности психологического устройства» — «die Heimlichkeit der inneren Konstruktion» — то есть не просто «психологического» и, конечно, не «интимного» — речь идет о глубокой общности, знакомой лишь тем, кто ее испытал, и выразимой не в понятии, а в мифе». /Эриксон о Фрейде/

Сверхвременной архетип конкретного города и городской общины хранится в городской мифологии, связанной с его прошлыми и нынешними сакральными центрами, а принадлежность к ней проявляется в чувстве совпадения личной судьбы с судьбой города.

Подобная мифология, которая редко может быть полностью вербализирована, есть у каждого места, в котором живут люди. И если это место обладает жизненным потенциалом, всегда найдутся люди, разделяющие его судьбу.

Когда-то один мой коллега (речь шла о коллективном сборнике эссе «Метафизика Донецка») спросил о том, каждый ли город заслуживает метафизики? Я думаю, что, коль скоро, каждый город, даже каждый населенный пункт имеет свой миф, то вокруг этого ядра будет формироваться своя специфическая метафизика, которая позволит кому-то заявлять: «Я – житель этого города». И даже если судьба забросит куда-то далеко, такие люди по крупицам воссоздадут сакральную для себя и своего города архитектонику, запечатленную в их идентичности, и оснуют Новый Город, мифически соединенный с Городом изначальным.

Текст: Александр Белокобыльский

Иллюстрации: Екатерина Цвентух

Читайте также: Модерн в контексте дискурса о секуляризации

СОЦИАЛЬНОЕ КОНСТРУИРОВАНИЕ РЕАЛЬНОСТИ: РОЛЬ ИНСТИТУТОВ ОНТОЛОГИЧЕСКОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ